"Михаил Шолохов. Чужая кровь" - читать интересную книгу автора

ненавистный завод и место с землею сровнял бы, чтобы росла на нем крапива да
лопушился бурьян!..
На третий день на покосе, когда сошлись у стана напиться, заговорил
Петро:
- Не могу, отец, оставаться! Поеду на завод... Тянет, душу мутит...
- Аль плохо живется?..
- Не то... Завод свой, когда шел Колчак, мы защищали полторы недели,
девятерых колчаковцы повесили, как только заняли поселок, а теперь рабочие,
какие пришли из армии, снова поднимают завод на ноги... Смертно голодают
сами и семьи ихние, а работают... Как же я могу жить тут? А совесть?..
- Чем пособишь-то? Рукой ить неправ.
- Чудно говоришь, отец! Там каждой рукой дорожат!
- Не держу. Поезжай!..- бодрясь, ответил Гаврила.- Старуху обмани...
скажи, что возвернешься... Поживу, мол, и вернусь... а то затоскует,
пропадет... один ить ты у нас был...
И, цепляясь за последнюю надежду, шепотом, дыша порывисто и хрипло:
- А может, в самом деле возвернешься? А? Неужли не пожалеешь нашу
старость, а?..

x x x

Скрипела арба, разнобоисто шагали быки, из-под колес, шурша, осыпался
рыхлый мел. Дорога, излучисто скользившая вдоль Дона, возле часовенки
заворачивала влево. От поворота видны церкви окружной станицы и зеленое
затейливое кружево садов.
Гаврила всю дорогу говорил без умолку. Пытался улыбаться.
- На этом месте года три назад девки в Дону потопли. Оттого и
часовенка.- Он указал кнутовищем на унылую верхушку часовни.- Тут мы с тобой
и простимся. Дальше дороги нету, гора обвалилась. Отсель до станицы с
версту, помаленечку дойдешь.
Петро поправил на ремне сумку с харчами и слез с арбы. С усилием
задушив рыдание, Гаврила кинул на землю кнут и протянул трясущиеся руки.
- Прощай, родимый!.. Солнышко ясное смеркнется без тебя у нас...- И,
кривя изуродованное болью, мокрое от слез лицо, резко, до крика повысил
голос: - Подорожники не забыл, сынок?.. Старуха пекла тебе... Не забыл?..
Ну, прощай!.. Прощай, сынушка!..
Петро, прихрамывая, пошел, почти побежал по узенькой каемке дороги.
- Ворочайся!..- цепляясь sa арбу, кричал Гаврила.
"Не вернется!.." - рыдало в груди невыплаканное слово.
В последний раз мелькнула за поворотом родная белокурая голова, в
последний раз махнул Петро картузом, и на том месте, где ступила его нога,
ветер дурашливо взвихрил и закружил белесую дымчатую пыль.

1926