"Михаил Шолохов. Бахчевник" - читать интересную книгу автора

III

Все слышнее и слышнее становился орудийный гул. По утрам, когда
прогоняли табун на попас, долго сидел Митька под старым ветряком на прогоне.
От ветра на крыше ветряка повизгивала и скрежетала жесть, крылья скрипели
тягуче и нудно и, покрывая все робкие звуки, где-то за бугром басовито
ухало: бу-у-ух!..
Рокочущий густыми переливами гул долго таял за станицей в ярах,
задернутых предрассветной голубизной. Через станицу утрами тянулись к Дону
обозы со снарядами, патронами, колючей проволокой. Обратно везли израненных,
завшивевших казаков, сваливали их на площади, возле станичного правления.
Любопытные куры заботливо загребали папиросные окурки, закровяненные бинты,
вату с комками запекшейся крови и внимательно прислушивались к стонам,
плачу, хриплым матюканьям раненых.
Митька старался не попадаться отцу на глаза.
Позавтракавши, уходил с удочками к Дону, сидя на берегу, смотрел, как
по мосту двигалась конница, громыхали тачанки, гребла морозную пыль пехота.
Возвращался домой в сумерках. Вечером в станицу пригнали толпу пленных
красногвардейцев. Шли они тесно, скучившись, босые, в изорванных шинелишках.
Казачки выбегали на улицу, плевали в серые, запыленные лица, похабно
ругались под грохочущий хохот казаков и конвойных. Шел Митька следом, глотал
едкую пыль, взлохмаченную ногами пленных; сердце, тоскою зажатое в кулак,
трепыхалось неровными бросками... Глядел в каждые глаза, обведенные
иссиня-черными кругами, переводил взгляд с одного безусого лица на другое и
ждал, что вот-вот в одном из этих серошинельных узнает брата Федора.
На площади, около общественного сарая, где раньше ссыпался станичный
хлеб, пленных остановили. Увидал Митька, как на крыльцо правления вышел
отец, левой рукою теребя темляк на шашке, гаркнул:
- Шапки долой!..
Медленно-медленно сняли красногвардейцы шапки, стали, свесив лохматые
головы, изредка перешептывались. Опять знакомый грозный голос:
- В ряды стройся!.. Да живо, красная сволочь!
Шуршат, переступая, босые ноги. Серая шеренга измученных лиц до крыльца
правления протянулась.
- По порядку рассчитайсь!..
Осипшие голоса. Заученный поворот голов. А у Митьки в горле судороги,
жалость к этим как будто чужим людям, жалость до жгучей боли, до тошного
удушья, и в первый раз за всю жизнь ненависть едкая к отцу, к его
самодовольной улыбке, к рыжей щетинистой бороде.
- В сарай - шагом-арш!..
Пошли по одному в раззявленное черное хайло дверей. Последнего,
низкорослого, шатающегося, ударил Митькин отец ножнами шашки по голове,
обвязанной кровавой тряпкой; пробежал тот, спотыкаясь и раскачиваясь, шагов
пять и тяжело упал вниз лицом на жесткую, утоптанную ногами землю. На
площади хохот, гуд голосов, глаза, сузившиеся от смеха, бабьи рты,
захлебнувшиеся слюнявым смешком, а Митька вскрикнул надорванно и глухо, лицо
закрыл похолодевшими ладонями и, натыкаясь на людей, побежал по улице.

IV