"Хроника Адама Бременского и первые христианские миссионеры в Скандинавии" - читать интересную книгу автора (Рыбаков Владимир Владимирович)

VI. «Жизнеописание Карла Великого» Эйнхарда и  жизнеописание Адальберта у Адама Бременского

В настоящем очерке сделана попытка выявить в третьей книге «Деяний архиепископов гамбургской церкви» литературные влияния, которые происходят из «Жизнеописания Карла Великого», принадлежащего Эйнхарду[286]. Поиск сосредотачивается на влияниях: 1) текстуальных; 2) относящихся к принципам отбора и смыслового деления материала; 3) композиционных.

Как «Описание северных островов» – четвертая книга хроники Адама – выделяется на фоне трех первых книг, так и третья книга выделяется на фоне двух предшествующих. В 1–2 книгах Адам по стандартной схеме и в одинаковых выражениях повествует о деятельности всех епископов и архиепископов, управлявших епархией до 1043 г., уделяя каждому из них не слишком много места. В третьей же книге, самой большой по объему и целиком посвященной Адальберту, продолжающийся однообразный рассказ периодически прерывается яркими вставками, в которых характеризуется личность архиепископа (самые пространные из них: Gesta. III, 1–2, 36–40).

Портрет Адальберта, написанный во многом на основе личных наблюдений хрониста, отличается от портретов его предшественников живостью и меньшей шаблонностью. Адальберт-человек заслоняет Адальберта-архиепископа. Адам напрямую связывает важнейшие перемены в судьбах епархии с успехами или неудачами политической карьеры ее предстоятеля, а также с изменениями его нрава. Нравственная эволюция Адальберта и является главным объектом изображения в третьей книге.

Правомерен вопрос: на какие традиции мог опираться каноник и magister scholarum, писавший в 1070-х гг. в Бремене, когда он рисовал портрет своего патрона и вероятного заказчика «Деяний»?

Исследователями текста давно выяснено, что значительное влияние на язык и стиль Адама оказали многократно цитируемые им произведения Саллюстия, Горация, Вергилия, Лукана, Солина, Марциана Капеллы, Орозия. Важными источниками «Деяний» послужили также жития германских святых и сочинения Эйнхарда. Как я попытаюсь показать, именно «Жизнеописание Карла Великого» стало для Адама Бременского литературным образцом при работе над биографией Адальберта.

Вопрос о связи между сочинениями Адама и Эйнхарда рассматривался в историографии в двух аспектах. С одной стороны, велся поиск фраз и выражений, а также мотивов, заимствованных Адамом у Эйнхарда. Эти заимствования скрупулезно отмечены в изданиях Б. Шмайдлера (Gesta) и В. Трилльмиха (Quellen). С другой стороны, Эйнхард интересовал исследователей как источник географических представлений Адама. В этом отношении интересна статья шведского исследователя Л. Вейбулля[287].

Согласно его мнению, два описания Балтийского моря, приводимые Адамом, соответственно, во второй и четвертой книгах сочинения (Gesta. II, 17–22; IV, 10–20), являются особыми гео-этнографическими вставками, тематически выбивающимися из окружающего их текста. В обеих вставках за основу берется сообщение Эйнхарда (приводятся цитаты из 12-й главы «Жизнеописания»), которое дополняется собственными известиями Адама. Бременский хронист идет за Эйнхардом в определении местоположения и протяженности Балтийского моря, но подробнее говорит о племенах, населяющих его острова и побережья, следуя при этом той же логике, что и Эйнхард, то есть описывая море с запада на восток. Обе вставки начинаются и заканчиваются особыми фразами, маркирующими их границы.

По мнению Л. Вейбулля, задача Адама заключалась в том, чтобы дать целостное описание Балтийского региона. Но, обладая только разрозненными сведениями на этот счет, он воспользовался описанием Эйнхарда как единственным доступным обобщением. Используя факты, собранные самостоятельно, Адам поверяет и уточняет слова своего авторитетного предшественника. «В течение двухсот пятидесяти лет описание, данное Эйнхардом, оставалось в забвении. В критическом положении, в котором оказался Адам, он заново открыл это описание… За одним исключением он не встречал в литературе сведений о Балтийском море. Исключением был Эйнхард. И на основе Эйнхарда, а не самостоятельно, разрешал он теперь во вставках проблему описания Северной Европы»[288], – резюмирует Вейбулль.

В целом соображения Л. Вейбулля совершенно правильны и очень важны при рассмотрении связей между сочинениями Адама и Эйнхарда. Нельзя согласиться с ними только в двух пунктах. Во-первых, как я попытаюсь продемонстрировать, географическое описание Балтики – далеко не единственное заимствование Адама у Эйнхарда, а лишь составная часть целой системы разнообразных заимствований. Во-вторых, представляется гораздо более продуктивным объяснить одну из тех фраз, которые Вейбулль называет границами гео-этнографических экскурсов, иным образом, отказавшись от идеи вставок и поставив ее в контекст взаимоотношений Адама и Эйнхарда[289].

Итак, уточняя некоторые положения Вейбулля, попробую прояснить, каким, судя по «Деяниям», было представление Адама Бременского об Эйнхарде и его трудах.

Надо сказать, что Адам обращается к Эйнхарду несколько раз. Как говорилось в предисловии, первая книга «Деяний» открывается рассказом о географии Саксонии (Ges ta. I, 1–2) и происхождении племени саксов (Gesta. I, 3–9). Большая часть этого рассказа построена на цитатах из «Жизнеописания Карла Великого» (Gesta. I, 1, 8–9) и еще одного сочинения, которое Адам именует «Саксонскими войнами» (Gesta. Scholia 1), «Деяниями саксов» (Gesta. I, 32) или «Историей» (Gesta. I, 3) и ошибочно приписывает Эйнхарду (приводимый Адамом текст буквально совпадает с Translatio sancti Alexandri, основанной на Таците и Эйнхарде). Выдержка из «Деяний саксов» составляет главы 4–7 первой книги.

Далее, при описании Склавании (областей поморских и полабских славян) Адам снова приводит сообщение Эйнхарда. 19-я глава второй книги – это извлечение из 12-й главы «Жизнеописания», где идет речь о размерах Балтийского моря и народах, обитающих на его островах и побережье. Третий и последний раз цитаты из биографии Карла Великого появляются в главах 10–12 четвертой книги, где Адам поочередно разбирает каждую фразу уже приводившегося им пассажа о Балтийском море.

Большие цитаты из Эйнхарда сочетаются в «Деяниях» с признанием высокого авторитета этого писателя. Сам он характеризуется как «ученейший муж» (Gesta. I, 1), а его стиль именуется «сладостным» (Gesta. I, 32). В отличие от других авторов, отрывки из которых зачастую без специальных оговорок инкорпорируются в текст хроники, Эйнхард всегда называется по имени, причем Адам каждый раз как бы сравнивает себя с ним, а свой способ изложения – с его: цитаты из Эйнхарда всегда соседствуют в «Деяниях» с размышлениями о том, как следует писать. Даже фразы, содержащие такие размышления, имеют сходное строение.

Первую главу первой книги Адам начинает следующими словами: «Мы намереваемся описать историю Гамбургской церкви, так как Гамбург некогда являлся весьма знаменитым городом саксов. И полагаем, что не будет ни неподобающим, ни бессмысленным сначала привести те [сведения] о племени саксов и природе [населяемой] ими провинции, которые оставили в своих сочинениях ученейший муж Эйнхард и другие небезызвестные авторы»[290]. Здесь программа дальнейшего повествования, а также мнение о полезности определенного типа изложения стоят рядом с именем Эйнхарда. Как обнаруживается, в двух других случаях, когда Адам обращается к Эйнхарду и, конкретнее, к его «Жизнеописанию», присутствуют размышления того же рода.

Сразу за главой 19 книги II – второй в тексте «Деяний» выдержкой из «Жизнеописания» – следует заявление полемического характера: «Это он [пишет о склавах]. Мы же, коль скоро столько раз [уже] заходила речь о склавах, полагаем, что будет нелишним, если мы скажем кое-что о природе и народах Склавании в форме краткой исторической сводки…»[291]. В этом случае Адам не только высказывает суждение о том, «что будет нелишним» в его повествовании, но и формулирует метод, который он будет применять, называя его «краткой исторической сводкой».

Однако самое интересное отступление, посвященное методу, встречаем в четвертой книге. Вот какой фразой начинается рассказ Адама о Балтийском море: «Теперь же, поскольку предоставляется удобный случай, будет уместным сказать кое-что о природе Балтийского моря. И хотя я, используя сочинения Эйнхарда, [уже] упоминал об этом море выше, [когда описывал] деяния архиепископа Адальдага, [теперь] я применю способ разъяснения, [при котором] то, что он обрисовывает вкратце, я опишу для сведения наших (то есть бременских клириков. – В. Р.) более полно»[292].

Адам считает нужным отметить не только полезность передаваемых дальше сведений, а также их уместность именно в данной части своего сочинения, но и объяснить свой способ работы с источником. Читатель узнает, что хронист берет известия Эйнхарда и комментирует эти известия на основании собранных им самим сведений. Три вышеприведенных отрывка кроме содержательного имеют и определенное текстуальные сходство (похожа их синтаксическая структура, совпадают некоторые выражения). В двух первых одинаковый синтаксис: «quoniam (поскольку) то-то и то-то, то putamus / arbitramur (мы считаем) non indecens aut vacuum fore / non ab re (что не будет неуместным), si (если) то-то и то-то». В третьем синтаксическая схема видоизменяется: подлежащим в главном предложении становится не авторское «мы», а инфинитив с прямым объектом (aliquid dicere), с содержанием, которое в двух предыдущих фразах выражалось условным предложением, но причинное придаточное с quoniam остается и, как и во втором, употребляется устойчивое сочетание со словом res («non ab re» второго отрывка по смыслу равно «ad rem» третьего): quoniam locorum se prebuit occasio, ad rem videtur aliquid de natura Baltici maris dicere.

Рассматривая последнюю из приведенных фраз, Вейбулль решил, что она маркирует начало второй гео-этнографической вставки, однако, если поместить ее в контекст двух других, то можно объяснить появление этой фразы иначе. Коль скоро каждый раз, приводя цитату из сочинения Эйнхарда, Адам ставит рядом с ней фразу, характеризующую способ изложения материала, содержащую рефлексию над собственным писательским трудом (а такие фразы не слишком часты в его сочинении), то, вероятно, Адам как-то моделировал свое повествование по Эйнхарду, испытывал определенное желание сравнить свой метод историописания – с его.

Проверяя высказанную гипотезу, обратимся к анализу третьей книги «Деяний» и сравним некоторые принципы отбора материала в «Жизнеописании Карла Великого» Эйнхарда и биографии Адальберта, принадлежащей Адаму Бременскому.

Оказывается, что, рисуя портрет архиепископа Адальберта, Адам зачастую пишет о тех же индивидуальных свойствах, чертах характера и привычках, о которых упоминает Эйнхард, говоря о Карле.

Примером может служить красноречие. Вот как характеризует Эйнхард это качество императора: «Он отличался чрезвычайно большим красноречием и мог яснейшим образом изложить все, что хотел»[293]. Не меньшим даром слова обладал в изображении Адама и Адальберт: «Он отличался… исключительным красноречием». «Красноречие его вплоть до [самой] смерти оставалось таким, что, если бы ты услышал, как он говорит, ты легко пришел бы к убеждению, что все им совершаемое делается по здравом размышлении и наилучшим образом»[294].

Другой пример – щедрость. И у Карла, и у Адальберта она, во-первых, неумеренна, что ничуть их не смущает а во-вторых, направлена на чужеземцев, людей нуждающихся, а не на вассалов или подчиненных. «Он [Карл] любил чужеземцев и уделял большое внимание их приему, так что их многочисленность воистину была бременем (multitudo videretur onerosa) не только для дворца, но и для государства. Сам же он вследствие величия души ничуть не тяготился такого рода бременем (minime grava ba tur)»[295], – пишет Эйнхард. А вот в каких выражениях говорит о щедрости Адальберта Адам Бременский (во втором примере привлекает внимание текстуальное совпадение с «Жизнеописанием», замеченное Ф. Кольманном): «…его щедрость ко всем превосходила меру». «Для обретения земной славы он приближал к себе людей различного рода и разнообразных занятий, а главным образом – льстецов. Огромную их толпу (onerosam mul titu dinem) водил он за собой и ко двору, и по епископству, и куда бы ни шел, утверждая, что многочисленная толпа сопровождающих не только не отягощает его (eum non gravari), но даже доставляет ему превеликое удовольствие»[296].

Ту же особенность архиепископа Адам подчеркивает в нескольких других местах: «богатства, хотя они были весьма велики, он без промедления раздавал незнатным людям, блюдолизам, лекарям, шарлатанам и тому подобным [людям]» (Gesta. III, 36). «Мы нередко видели его в окружении семи или пяти епископов и слышали, как он говорил, что не может без [их] толпы» (Gesta. III, 77). «Он сначала отворял [дверь] всем незнатным и чужеземцам, [а] потом окружал [покои] такой охраной, что посланцы с важными делами и знатные люди мира [сего] иногда были вынуждены против своей воли неделю ждать перед дверями»[297].

Можно проследить и другие параллели. Адам хвалит архиепископа за то же, за что Эйнхард Карла, за упорство и настойчивость во всех делах. Известно, что Эйнхард не раз упоминает об этих качествах императора. Приведу только два характерных примера: «Он [Карл] не имел обыкновения отказываться от начатого или отступать перед лицом единожды предпринятого дела раньше, чем с упорством и настойчивостью завершит то, что намеревался, полным успехом». «Он не отложил вследствие сложности и не испугался вследствие опасности ни одного [дела, ] которое нужно было предпринять или исполнить»[298].

Адам тоже всячески подчеркивает твердость Адальберта в достижении своих целей: «Бесспорна поразительная активность [этого] человека, не принимавшая отдыха; она, занятая весьма великими трудами, никогда не знала истощения ни в епархии, ни вне ее (domi forisque)». «Он предпринял столько трудов при дворе, столько вместе со своими сторонниками проявил усердия в военных походах во всевозможные страны ([все это] по собственной воле), что, дивясь неутомимому упорству этого мужа, цезарь стал приглашать его на все советы, [касающиеся] государственных дел, можно сказать, как главного советчика»[299].

Эта твердость духа проявилась и у Карла, и у Адальберта в преддверии смерти. Каждый из них, несмотря на нездоровье, не сидел дома, а странствовал. Эйнхарад: «Он [Карл, ] по своему обыкновению, хотя и ослабленный старостью, отправился поохотиться недалеко от ахенского дворца»[300]. Адам: «Итак, достигнув высшей славы, [архиепископ, ] хотя и страдал от частых телесных недугов, но не желал отходить от государственных дел [и] на носилках сопровождал короля [в путешествиях] от Рейна до Дуная и оттуда в Саксонию»[301].

Похожими были привычки франкского императора и гамбург-бременского архиепископа в том, что касалось принятия пищи. И Адам, и Эйнхард (правда, в разной связи) упоминают о том, как их герои воздерживались от еды. Эйнхард: «Он [Карл] был умерен в еде и питье, но в питье более умерен… однако он не в такой степени мог воздерживаться от пищи и часто жаловался, что пост вреден его телу»[302]. Адам: «Сам он [Адальберт] временами покидал сотрапезников, не отведав ни крошки»[303].

Как Карл, так и Адальберт любили чтение и музыку за обедом. Вот каковы были литературные пристрастия Карла: «За обедом он слушал либо какую-нибудь музыку, либо чтение. Ему читали истории и [повести о] деяниях древних. Он любил и книги святого Августина, в особенности ту, что называется “О граде Божьем”»[304]. Несколько иными предстают под пером Адама вкусы Адальберта: «А возлежа за столом, он услаждался не столько едой и питьем, как фацециями, либо историями королей, либо замечательными изречениями философов… Изредка он приглашал музыкантов, однако [лишь] иногда считал их [присутствие] необходимым для того, чтобы отогнать тревожные раздумья о делах»[305].

Различным было отношение двух героев к врачам, но и Эйнхард, и Адам Бременский упоминают о том, каким являлось это отношение. Карл не прислушивался к советам лекарей: «И тогда он чаще поступал по своему разумению, чем по совету лекарей, которых почти ненавидел, потому что они рекомендовали ему отказаться от принятия в пищу жареного, к которому он привык, и приучаться к вареному»[306]. Адальберт, наоборот, любил врачей, испытывал на себе разные лекарства, хотя временами и пренебрегал лечением: «У него царили одни лишь лекари». «Стремясь восстановить крепость тела с помощью медиков, он испытывал все новые лекарства, от чего у него вскоре развилась [еще] худшая немочь». «За четырнадцать дней до кончины, будучи в Госларе, [архиепископ, ] по своему обыкновению, отказался применить микстуру или кровопускание, поэтому его охватила тяжелейшая болезнь дизентерия»[307].

Создается впечатление, что при отборе сторон жизни Адальберта для включения их в биографию архиепископа Адам Бременский кое в чем следовал Эйнхарду. Если Эйнхард, например, упоминал об определенной черте характера Карла, то об этой же черте характера считал нужным сказать и Адам применительно к Адальберту.

Можно предположить, что при составлении третьей книги Адам, выбирая, о каких особенностях Адальберта ему стоит написать, обращался к книге Эйнхарда и сначала смотрел, о каких сторонах жизни Карла говорит прославленный биограф, а затем переносил его модель на свой материал.

Кроме того, Адам Бременский позаимствовал из «Жизнеописания Карла Великого» некоторые мотивы и ходы мысли. Особенно ярко видны эти заимствования тогда, когда наблюдается также текстуальное сходство. Исследователи уже давно отметили следующие параллели:

Дополним приведенные наблюдения еще более показательными примерами. Одним из признаков великой славы Карла Эйнхард называет то, что иноземные правители, в том числе и византийские императоры, присылали ему письма с выражениями дружбы или покорности: «Он также увеличил славу своего государства тем, что завел дружбу с некоторыми правителями и народами. Ведь он до того покорил короля Галисии и Астурии Альфонса, [заключив с ним] союз, что тот, посылая к нему письма или легатов, наказывал именовать себя при нем не иначе как его вассалом. Также и короли скоттов… называли… его… сеньором. О том, что они были так к нему расположены, свидетельствуют посланные ему письма, которые сохранились… Равным образом и константинопольские императоры Никифор, Михаил и Лев направляли к нему множество посольств, ища его дружбы и союза»[308].

Как Карл «увеличил славу своего государства» дружбой с другими владыками, которые отправляли к нему послания и посольства (а среди них были и константинопольские императоры), так и Адальберт «прибавил к своим успехам» международную известность: «Ко всем этим успехам прибавилось [и] то, что могущественный греческий император Мономах и Генрих Французский, когда они прислали нашему цезарю дары, выразили архиепископу свое уважение за его мудрость и благочестие, а также предприятия, которые вследствие его советов обрели благоприятный исход»[309].

Сразу две аналогии с сочинением Эйнхарда можно обнаружить во фразе, с которой Адам начинает 10-ю главу третьей книги. Вот она: «Он [Адальберт] также предпринял в различных местах многие другие начинания, из которых большая часть сошла на нет еще в то время, когда он был жив и усердно занимался государственными делами. Так [произошло, например, ] с тем каменным домом в Эсбеке, который рухнул внезапным падением [прямо] в его присутствии»[310].

Первая половина фразы – практически дословная цитата из главы 17 «Жизнеописания Карла Великого»: «Он [Карл]… с упорством предпринял в различных местах многие начинания к украшению и устроению государства, кои и завершил»[311]. Привлекает внимание, как иронично (ирония направлена на Адальберта) Адам переиначивает слова Эйнхарда, меняя quaedam etiam consummavit («кои и завершил») на quorum pleraque defecerunt («из которых большая часть сошла на нет»).

Вторая половина приведенного отрывка также навеяна Эйнхардом, тем пассажем «Жизнеописания», где идет речь о знамениях, предвозвестивших смерть Карла (здесь снова почти буквальное совпадение): «Портик, величественное здание которого он [Карл] выстроил… в день Вознесения Господня рухнул внезапным падением [и разрушился] вплоть до основания»[312].

Вообще (что уже было замечено исследователями) тема предсмертных знамений, разработанная у Эйнхарда, нашла продолжение и у Адама Бременского в биографии Адальберта. Описание разнообразных предвестий, указывавших на близкий конец архиепископа, занимает в третьей книге «Деяний» много места (Gesta. III, 62–64). Есть и мотивы, заимствованные из «Жизнеописания».

Вот один из них – очевидность знамений. Эйнхард: «Было множество знамений приближавшейся смерти [Карла], так что не только посторонние, но и сам он почувствовал это»[313]. Адам: «Знаменья и предвестья близкой его [Адальберта] смерти были многочисленны, столь устрашающи и необычны, что они напугали как [всех] нас, так и самого архиепископа; столь ошеломляющи и очевидны, что всякий, кто повнимательней пригляделся бы к перемене его нрава и непрочности здоровья, без сомнения, сказал бы, что грядет [его] конец»[314].

Другой общий для двух биографий мотив – падение с коня как дурное знаменье. Эйнхард: «Внезапно конь, на котором он [Карл] сидел, подавшись головой вниз, упал и сбросил его на землю с такой силой, что он поднялся [уже] без плаща»[315]. Адам: «В то же время, едучи ко двору, он [Адальберт] свалился с коня тяжким падением»[316].

.

Но, несмотря на столь явные знаки, ни Карл ни Адальберт не желали относить их на свой счет. Эйнхард: «Но все вышеописанное он либо оставлял без внимания, либо презрительно отвергал так, словно ничего из этого никоим образом к нему не относилась (acsi nihil horum ad res suas quolibet modo pertineret)» (Vita Karoli. 32). Адам: «И хотя епископ с особым вниманием относился к [своим] снам, напрасно все объявляли, что они касаются [именно] его (haec ab omnibus frustra nuntiabantur in ipsum respi cere)» (Gesta. III, 64).

И Эйнхард, и Адам Бременский считают нужным как-то продемонстрировать читателю свои взаимоотношения с теми людьми, биографию которых они пишут. Вполне можно связать фразу Адама: «как я хотел бы написать лучше о том человеке [Адальберте], который и меня любил и столь славен был в своей жизни»[317], – с предисловием Эйнхарда: «…к написанию этого подтолкнула меня… длительная дружба… с ним [Карлом] и его детьми»[318]. К последней фразе есть также текстуальная параллель в предисловии к «Деяниям»: appuli me ad scribendum («я подтолкнул себя к написанию»). А выпущенное мною в цитате из «Жизнеописания» cum in aula eius conversari coepi («с тех пор как я начал состоять при его дворе») можно сопоставить с другим местом в предисловии Адама: cum in numerum gregis vestri… nuper colligerer («с тех пор как я в число стада вашего… недавно был включен»). (Хотя Адам обращается здесь к архиепископу Лиемару, говорит он об Адальберте, который взял его в Бремен).

Еще одной линией заимствований Адама Бременского из «Жизнеописания Карла Великого» являются заимствования, относящиеся к принципам смыслового деления материала, или рубрикации. В биографии Адальберта, рассказывая о различных сторонах жизни архиепископа, он использует ту же систему рубрик и те же фразы – разделители рубрик, что и Эйнхард.

Как один, так и другой писатель, прежде чем приступать к рассказу о своих героях – Карле и Адальберте, делают своеобразную декларацию, в которой описывается структура дальнейшего изложения. Фразы, содержащие эти декларации, построены одинаково: «поскольку трудно/невозможно рассказать о том-то и о том-то, мы будем говорить о том-то и о том-то, причем таким-то образом». Сама же программа у двух писателей различна. Вот соответствующие места.

Эйнхард: «Поскольку о его [Карла] рождении, младенчестве и детстве нигде ничего не написано и в живых нет никого, кто бы мог сказать, что знает о них, я полагаю бессмысленным писать [об этом и] решил перейти к описанию и изложению его деяний, нрава и других сторон его жизни, причем таким образом, чтобы, рассказав сначала о его свершениях как в государстве, так и вне его, затем о его нраве и занятиях, а потом об управлении государством и кончине, не упустить ничего, что необходимо знать или же достойно памяти»[319].

Адам: «Поскольку мне будет непросто изложить все деяния [этого] мужа четко, полно и по порядку, поэтому я хочу кратко и как человек сочувствующий остановиться на всех его важнейших делах и довести повествование до тех интриг, благодаря которым славные и процветающие гамбургская и бременская епархии – одна была разорена язычниками, другая разодрана псевдохристианами. Итак, я начну рассказ таким образом, чтобы все [нижеследующее] можно было бы сразу понять [исходя] из его, [Адальберта, ] характера»[320].

Итак, схема изложения, заявленная и в основном осуществленная Эйнхардом, такова: деяния – нрав – кончина, причем деяния подразделяются на gestae domi и fo ris («внутренние» и «внешние»). (Ср. также: «Во все время своей жизни он [Карл] пользовался всеобщей великой любовью и расположением как в государстве, так и вне его»[321].) Точно такая же рубрикация есть и у Адама Бременского. Он и говорит о ней, и применяет на практике. В первой главе третьей книги Адам четко разделяет gesta и mores [ «О деяниях и нраве коего мужа трудно писать» (De cuius viri gestis et moribus… difcile sit… scribere.

Gesta. III, 1)], а ниже, в 11-й главе, пишет и о двух видах gestae: res domesticae («дела домашние») и acta pro legatione gentium («дело миссии среди язычников»).

Выражение, употребленное в главе 11, ясно показывает, каким образом Адам переосмысляет заимствованную у Эйнхарда рубрикацию. Если для биографа Карла res gestae domi et foris были не чем иным как внутренней и внешней политикой императора, то для Адама Бременского, герой которого занимает иное должностное положение, res gestae domi становятся деяниями, направленными на устроение и укрепление гамбург-бременского архиепископства, а res gestae foris – заботами о дальнейших успехах legatio gentium, миссионерстве. Та к Адам Бременский и строит третью книгу своего сочинения: характеристики нрава архиепископа перемежаются в ней с частями, посвященными политической жизни Северной и Восточной Европы и деятельности в этих областях гамбург-бременских миссионеров, руководимых Адальбертом.

Но Адам не только преобразует, но и дополняет схему Эйнхарда. Как деяния архиепископа делятся на внутренние и внешние, так и черты характера, mores, Адальберта распадаются у Адама на те, что происходят от самого человека и те, что связаны с обстоятельствами его жизни: «Тем не менее сего замечательного мужа можно превознести всеми видами похвал, ибо благороден, ибо красив, ибо премудр, ибо красноречив, ибо непорочен, ибо воздержан [был он – ] все это заключал он в себе. У него также имелись в изобилии и все другие блага, [те, ] которые обыкновенно даются человеку извне, [а именно: ] богатство, успешность в делах, слава [и] власть»[322]. Сгубило Адальберта также роковое сочетание внутреннего и внешнего – порча нрава и неудачи в политике: «В конце концов, надломленный роковыми переменами в характере, [а] заодно подрубленный извне ударами судьбы, он, точно захлестнутый волнами корабль, стал терять также [и] телесные силы»[323].

Между частями, посвященными «внутренним» и «внешним» деяниям Адам вслед за Эйнхардом вставляет особые фразы-переходы. Вот они. Эйнхард: «Сии суть войны, которые могущественнейший император с великими благоразумностью и успехом вел в различных странах в течение 47 лет»[324]. Адам: «Многочисленны суть походы, в которые архиепископ ходил вместе в императором: в Венгрию, Склаванию, Италию и Фландрию»[325].

Эйнхард: «Несмотря на то, что он был усерден в расширении [границ] государства и подчинении чужеземных народов и активно занимался делами такого рода, он, тем не менее, с упорством предпринял в различных местах многие начинания к украшению и устроению государства, кои и завершил»[326]. Адам: «В то время как за пределами [епархии] таким вот образом развивалось дело миссии среди язычников, [доверенной] нашей церкви, архиепископ Адальберт, все еще [продолжая] усердно заниматься благими делами, неусыпно и внимательно следил, как бы по его небрежению случайно не показалось, что он недостаточно прилежен в пастырском служении… Итак, он заслужил славу в епархии и вне ее (domi forisque)»[327].

Эйнхард: «Таким он [Карл] был, охраняя и расширяя, а также украшая государство… теперь я перейду к рассказу о том, что относится к внутренней и домашней жизни»[328]. Адам: «А о делах домашних этот муж [Адальберт] поначалу заботился хорошо и достославно. Что же было сделано для миссии среди народов, кратко продемонстрирует следующий рассказ»[329].

Хотя жанр сочинения Адама Бременского – хроника, и рассматриваемая здесь третья книга, естественно, продолжает последовательное изложение истории гамбург-бременской епархии, политических событий в Германии и сопредельных странах, ее композиция в основных чертах очень напоминает построение «Жизнеописания» Эйнхарда. Формула «деяния – нрав – кончина», заимствованная биографом Карла у Светония, перешла и в труд Адама.

Вот как она реализована у Эйнхарда (цифры обозначают главы): 1–4 – предыстория и программа дальнейшего описания; 5 – 16 – войны (gesta foris); 17 – строительство собора в Ахене, внутренняя политика (gesta domi); 18–28 – характер, привычки, внешность (studia et mores); 29 – законодательная и просветительская деятельность; 30 – болезнь и смерть (fnis); 31 – погребение и воздвижение памятника; 32 – предзнаменования смерти.

А вот, что мы обнаруживаем в третьей книге у Адама Бременского (элементы, не укладывающиеся в схему и обусловленные совершенно иным жанром сочинения, – в квадратных скобках): 1–2 – общая характеристика личности Адальберта и программа дальнейшего описания; 3–4 – строительство собора в Бремене; 5 – 11 – внешняя политика Генриха III и участие в ней Адальберта (gesta foris); 12–18 – дела в Скандинавии (gesta foris); 19–23 – дела в Склавании (gesta foris); 24–26 – обустройство епархии (gesta domi); [27–32 – политическая история Германии]; 33–35 – борьба за усиление епархии (gesta domi); 36–40 – характер и привычки Адальберта (studia et mores); [41–49 – неудачи Адальберта в политической деятельности]; 50–51 – дела в Склавании (gesta foris); [52 – Вильгельм Завоеватель в Англии]; 53–54 – дела в Скандинавии (gesta foris); 55–59 – вынужденноe сидение Адальберта в Бремене (gesta domi); [60–61 – политическая история]; 62–64 – предзнаменования смерти; 65–66 – болезнь и смерть Адальберта (+ «плач» Адама об архиепископе) (fnis); 68 – погребение; 69–70 – свидетельства раскаяния Адальберта в своих грехах, происходивших от гордости; [71 – финальное обращение к читателю; 72–78 – обобщенный рассказ о миссионерской деятельности архиепископа].

Определенную общность построения (прежде всего в том, что касается описания главного героя) можно заметить. Опорные элементы схемы Эйнхарда «программа описания – деяния – характер – смерть – погребение – дополнительная информация о жизни» сохранены у Адама, а gesta foris et domi повторены дважды – до и после описания характера, так что схема приобретает вид: «программа описания – gesta foris – gesta domi – характер – gesta foris – gesta domi – смерть – погребение – дополнительная информация о жизни». Переменили свои места такие элементы, как строительство собора и предзнаменования смерти. Сходство композиций покажется еще большим, если вспомнить, что и у Адама, и у Эйнхарда переходы между частями маркируют приводившиеся выше фразы-разделители.

Поэтому вполне вероятно, что именно «Жизнеописанием Карла Великого» навеяны композиционные принципы биографии Адальберта. Приспосабливая схему Эйнхарда к совершенно иному материалу, Адам Бременский сильно ее преобразует, но базовые моменты остаются. Таким образом, сравнительный анализ «Жизнеописания Карла Великого» и «Деяний архиепископов гамбургской церкви» показывает, что некоторые традиции, заложенные Эйнхардом, нашли свое продолжение у Адама Бременского.