"Юлия Шмуклер. Последний нонешний денечек (Рассказ)" - читать интересную книгу автора

Значит это что-то или нет?

- Но ведь не может в советское время погром произойти? - вопрошали
цепляющиеся за Кагановича.
- Почему не может? - отвечали им умудренные опытом (если вообще
отвечали, потому что такие разговоры велись только с близкими людьми, и
все равно, риск для жизни существовал).
- Ну потому что... И Карл Маркс...
Да, Карл Маркс происходил из еврейской семьи, и ликвидировать этот
жуткий факт не удавалось. В одной из школ мальчишки заспорили - еврей или
нет? Некоторые просто не могли поверить. В качестве экспериментум круцис
решено было спросить у учительницы. Самый отчаянный встал и поставил
вопрос ребром - да, или нет?
Учительница, ещё молодая, тяжело вздохнула.
- Да, дети, - сказала она, сознаваясь. И скорбно наклонила голову, -
вот такая беда.
Были ребята, мальчики лет 11-12, которые вешались, узнав, что они
евреи. Само звучание слова было насыщено позором.
- Вы-то хорошая, хоть и евреечка, - говорили русские друзья своим
любимцам.
Любимцы криво улыбались: что им за утешение было, что они хорошие,
русскими бы позволили стать! Отменили бы пункт пятый в паспорте, а они бы
хоть завтра клятву дали - жениться, замуж выходить - только за русских, и
детям и внукам завещать - только за русских! В глубь, в мордву, в кривичи
и дреговичи, в черемисы, в татарву - уйти, ассимилироваться!
Так нет же, отталкивали их кривичи. Не желали носатых. Термин такой
ввели - "национальная измена". И самых главных убийц обнаружили - врачей.
- Ну, что ж, - сказал папа, зачитав постановление о сионистской
организации "Джойнт", запустившей щупальца в страны социалистического
лагеря (словом каким себя назвали), о завербованных врачах-убийцах и
молодой, но такой бдительной Лидии Тимашук, разоблачившей своих учителей,
старых профессоров, - ну, что ж, - сказал папа, - теперь уже близко.
Врачи-убийцы, лечившие вождей, в тюрьме сразу же во всем сознались,
причем двое при сознавании умерло. Лидию Тимашук наградили орденом Ленина,
у Тетя Лиля всплеснула руками, хотела запричитать, но посмотрела на Женьку
и осеклась. Женька, черная как прах, стояла у притолоки, держа руки за
спиной, и смотрела мрачно.
- Девочка тяжело переживает эту историю, - сказала бы тетя Лиля.
- Девочка тяжело переживает Историю, - сказал бы папа.
В этом заключалась вся разница между ними. Папа мыслил ретроспективно,
читал мудрые книги на иврите, и для него средневековые ауто-да-фе были
такой же реальностью, как киевский погром пятого года, который он пережил
мальчишкой.
Бабий Яр, 1де лежали бабушка и дедушка, как бараки Освенцима и будущие
бараки Биробиджана, строительство которых, по слухам, заканчивалось.
Тетя Лиля жила сегодняшним днем, и душевное спокойствие сохраняла
частым повторением фразы:
"Еврейский бог этого не допустит". Тем не менее бог допустил, чтобы
Женьке разрезали сзади пальто бритвой - и хотя тетя Лиля шов зарубцевала,
он прямо-таки провоцировал публику надругаться ещё разок. Да и Женька была