"Юлия Шмуклер. Последний нонешний денечек (Рассказ)" - читать интересную книгу автора

Юлия Шмуклер.

ПОСЛЕДНИЙ НОНЕШНИЙ ДЕНЕЧЕК

РАССКАЗ


Погром висел в воздухе, как черная туча гари. С каждым днем дышать
становилось тяжелее. Ненависть сочилась из глаз прохожих - мужчин, женщин,
стариков; поравнявшись, они изрыгали: "Жидовка!", и шли дальше, не
прибавляя шагу. "У-У, Сарра!" - ругались мальчишки, и долго не отставали.
Хуже всего было в автобусах, трамваях, троллейбусах - замкнутых движущихся
пространствах, откуда в случае чего и не выберешься. Там только и
разговору было, что о жидах, евреях, еврейчиках. В общем, сходились на
том, что Гитлер резал, да недорезал, а жаль.
Как правило, говорило двое-трое; остальные, включая присутствующих
длинноносых, тягостно молчали. Лица в военной форме, полковники и майоры,
все свое внимание уделяли чтению. Проходя мимо затравленной жидовочки,
глядели вниз, либо в сторону. Временами какая-либо дама - из русской
интеллигенции, славной своими традициями, - покрываясь красными пятнами,
взывала: "Прекратите это безобразие".

"Пошла ты, - говорили ей, - на фуй".
Дама, потрясенная откровенностью, замирала. Говорившие, по слухам,
носили финки и полосовали лица крест-накрест.
Пресса уверенно вела народ по скользкому пути - и чтоб без эксцессов
раньше времени, и чтоб настроение не увядало. Каждый день печатался
фельетон - про Рабиновича, про Шапиро, про Бухмана. В конце фельетона про
Бухмана вводилось понятие "бухманов" с маленькой буквы и требовалось их
уничтожать. Некоторые легковерные решили, что уже началось, пожгли
еврейские дачи в Малаховке и пришили какого-то старика.
"Иль русский от побед отвык? Иль мало нас?" - как писал когда-то
великий поэт.
Да, зрел, зрел веселенький погромчик в год 1953 от рождества Христова,
и православные по Москве потихонечку готовились. Конечно, забыто было
многое с допрежних-то времен, навыки утеряны - как, да что; опять же,
специфика эта советская. Но праздник надвигался, это чувствовалось. С
водкой, реками разливанными, с грабежом, со свободой. Свободы очень
хотелось, хоть свободы жидов бить. Раззудись плечо, размахнись рука!
Евреи по квартирам, стеная, хватались за головы. При встречах тихо
спрашивали друг друга: "Вы уже читали?" Ужас таился в их глазах.
У многих одна надежда была: на Иосифа Виссарионовича. Считалось, что
если бы не он, давно бы всех перерезали. А он, всё-таки, Кагановича возле
себя держал, и метро назвал "имени Кагановича". Значило это что-то пли
нет? Значило.
Но, с другой стороны - возражали им - Михоэлса убили? Убили. Еврейский
театр закрыли? Тоже сомневаться не приходилось. Критиков-космополитов
посажали; тех, кто про критиков-космополитов, Михоэлса или Еврейский театр
говорил - тоже посажали; за анекдоты - сажают, с работы выгоняют
повсеместно, детей в университеты не берут - да что же это такое, господи?