"Юлия Шмуклер. Витька Пальма (Рассказ)" - читать интересную книгу автора

он молчал, а я говорила, плела ему разные байки, от Шекспира до
Конан-Дойля, и он так удивленно слушал, поднимая брови, и на его чутком
лице немедленно все отражалось, что он там подумал и как отнесся - но сам
он больше молчал, не обладая словесным даром, и изъяснялся односложно. И
почти никогда не произносил фраз, начинающихся с "я" - так что по
сравнению с гражданами, непрерывно сующими вам свое жирное "я", как
котлету в руку, Витька находился на другом, редко посещаемом полюсе: он
вообще как бы не существовал для себя, в качестве объекта второстепенного,
незначительного - и если и ходил за мной повсюду, то не потому, что хотел
чего-то хорошего для себя, а просто неведомая сила велела ему ходить, вот
он и ходил.
И каждый день он покупал мне подарок: то плюшевого мишку, то шоколадку,
то нужную книгу - и прощаясь, вынимал его из старенького чемоданчика, с
какими ходили после войны, когда портфелей близко не видали, и протягивал
мне с искательной улыбкой. Не взять было невозможно - он смотрел так
испуганно, будто соображал, что купи он мячик вместо мишки, все обошлось
бы; но и брать было никак нельзя - два пятьдесят, рубль, три рубля - он
просто терроризировал меня этими ценами, каждой из которых хватило бы на
его дневное пропитание, и я уже опасалась, что он убивает или ворует - а
что он не ест и ходит в тряпье, и так было видно.
И я стала уверять его, что очень хорошо к нему отношусь, просто
замечательно - только не надо мне ничего покупать, и в качестве
доказательства разрешила держать меня за руку и целовать в щеку, что в наш
развращенный век выглядело до того глупо и по-детски, что скоро я, смеясь,
подставила ему губы - и напрасно.
Подлинная страсть, которой он был охвачен, затаенный взор, холодные
губы - это был поцелуй такой жгучей сладости, что я только глаза
вытаращила, удивляясь, откуда что берется, а он, как умирающий, прижимал
меня к своему серенькому пиджачку, пахнувшему химчисткой, и бормотал:
"выходи за меня замуж, а? ну, выходи... выходи...".
И через некоторое время - мы целовались каждый день - он уже одурманил
меня до такой степени, что эти его глухариные бормотания не казались мне
смешными, и сердца у нас стучали, как бешеные, и я чувствовала, что ещё
немного - и я паду на этих самых ступеньках, на удивление соседям. И
благодаря этим новым, жизненным ощущениям, мои видения как-то сникли,
уползли восвояси, и если и появлялись иногда, то только во второй части, в
невероятных цветных снах с преследованиями - так что получившийся продукт
можно было смело пускать на широкий экран, публика бы в накладе не
осталась.
Меня удерживало только неверие в Витькину предназначенность - как, этот
мальчик?
А где же Гофман? Где совместные занятия наукой, разговоры,
запланированная общность взглядов? С Витькой не о чем было поговорить - он
был чист, как слеза октябренка, и ещё в школе привык отвечать на вопросы
типа "За что автор любит свою Родину? За что готов сложить за неё голову?"
- и сам представлял собой идеальный объект для такого сложения, где-нибудь
в окопе, в окружении, даже не задаваясь вопросом, кто и почему послал его
туда. И когда я горячим шепотом наговаривала ему на советскую власть, он
только недоверчиво слушал меня, вздыхая, и однажды высказался - что зря,
мол, народу все это рассказали, народ должен верить - и посмотрел мудро. А