"Юлия Шмуклер. Рассказы" - читать интересную книгу автора

Учительница прямо не знала, что со мной делать;
но кто платит деньги - заказывает музыку, поэтому я продолжала свои
завывания, прекратить которые, ей-богу, не могла, ибо в наступившей тишине
немедленно делалась слышна моя противная, робкая игра, когда правая и левая
руки брели себе в совершенно разных направлениях, потерявшись, как сироты в
лесу, когда даже домика людоеда не видно.
Тогда хитрая старуха заключила со мной сделку:
она выдавала мне легкое переложение "Эгмонта" в четыре руки, над
которым я с помощью своих двух могла измываться, как хотела - я же взамен
обязывалась выучить специально подобранную педагогическую программу -
"Смерть куклы" Чайковского, "Жалоба" какая-то Гречанинова, "Горькая кручина"
и тому подобное. У меня прямо судороги делались от этих смертей и могил, но
"Эгмонт", честно говоря, стоил этого. "О, моя возлюбленная Клара!" - бум,
бум, бах, бабадах. "Восстань, храбрый народ, богиня победы - твоя
предводительница!" - какие слова, какие слова! "Как радостно мчались мои
товарищи по опасному и благородному пути славы!" - тут я не выдерживала,
выскакивала из-за пианино, ходила с простыней вместо знамени и, залегши под
столом, стреляла из пулемета. "Умирайте на воле и с народом, я вам - пример
тому!" Ура!
Эгмонта я в конце всегда спасала - не пропадать же ему, в самом деле,
и грандиозными бабадаханьями вершила победу. Хорошо, что никто не слышал -
все были на работе; Бенцион же, если и заставал, относился вполне спокойно,
и даже засыпал на диване под мою музыку. У него была фантастическая нервная
система.
Идеей насчет Эгмонта я решила поделиться во дворе. Вот было бы здорово,
если бы мы мчались с криками: "Да здравствует герцог Оранский!" или "За
Родину, за Эгмонта!". Все как раз были в сборе; "все" - это означало, что
Петька вышел. Петька был признанный лидер - рослый, спокойный, с чубом на
левый глаз.
- Бегать будем? - подскочила я к нему. Здороваться у нас во дворе
было не принято - просто каждый выскакивал, как чертик из бутылки, и
начинал действовать. Обычно мы с Петькой сговаривались как "матки", а
остальные делились соответственно.
На этот раз Петька не сказал ничего и на меня как-то и не смотрел
вовсе. Это было что-то новенькое. Элементарное самоуважение требовало, чтобы
я тут же повернулась на одной ножке и гордо удалилась - а потом еще,
желательно, мелькнула бы вдали с нотной папкой, явно торопясь на урок. Но
Петькино мнение было для меня очень важным, и я продолжала глупо настаивать.
- Ты думаешь, я воображала? - спросила я напрямик.
- Он думает, что ты жидовка! - пискнул сзади Андрюшка-гнида.
Так вот оно что! То, что во взрослом мире давно разоблачают
критиков-космополитов, раскрывают им скобки и волокут в тюрьму - это я
знала, но что в результате этого пакостный, белобрысый Андрюшка, которого
никто в игру не хотел принимать (недаром он прозвище такое заслужил), будет
разевать на меня свою розовую пасть - да, это был тяжелый удар. Пришлось
таки гордо удалиться.
Дома я с удрученным сердцем села за пианино - ты одна, о музыка,
оставалась у меня. Забывшись, задумавшись, я случайно сыграла "Горькую
кручину" без песнопений и вдруг заметила, что меня слушают. Прямо посреди
комнаты столбиком сидела мышка, деликатно поджав передние лапки, растопырив