"Юлия Шмуклер. Рассказы" - читать интересную книгу автора

проклятом детском саду, и вечером она приходила за мной, и мы опять мчались,
и все кругом грохотало, и мне казалось, что я с ума сойду от этого грохота,
и надо было опять занять место, чтобы сидеть, чтобы выжить, и черные мокрые
пальто мазали меня по лицу. Я так уставала, что дома сразу же валилась в
кровать - а утром все начиналось сначала, и мама не замечала меня, и
впереди было метро, и грохот, и день ожидания. Меня не любили в детском
саду.
Я была какая-то чужая, другая, меня не брали в игры и дразнили.
Воспитательницы явно знали насчет отца и были холодны. И я потеряла всю свою
бойкость, я забыла все песни, все стихи, все сказки Пушкина, которые до
этого знала наизусть - и про царя Салтана, и про Балду, и про мертвую
царевну ("И встает она из гроба, Ах! и зарыдали оба") - и я целый день
сидела одна, на скамеечке, и шептала себе придуманный разговор, в котором
все обстояло очень хорошо. "Что ты корчишь свою физиономию", - сказала мне
раз директриса, проходя мимо, и я долго считала, что "физиономия" -
ругательство, и мне стыдно было рассказать дома, каким словом меня назвали.
Кормили в этом саду тушеной капустой - на завтрак, обед и ужин, так
что я на всю жизнь возненавидела рыжий цвет и запах этого варева, и даже
сейчас содрогаюсь, стоит мне его учуять. Есть я капусту не могла - и не
есть тоже не могла - не было ничего другого; я давилась кислыми листьями и
вспоминала, что отцу положили в передачу твердое розовое печенье. (Я не
просила, они сами дали мне кусочек). Но еда, как я понимала, это не главное.
В жизни главное - чтоб любили, чтоб принимали в общую игру, чтоб уважали. И
я так мечтала, так хотела выдвинуться в этом детском саду, что пробовала
хорошо вести себя, быть лучше других, никогда не жаловалась и не плакала. А
кругом все бегали, дрались, кричали и ябедничали - и их любили больше. Я
просто помешалась на идее выдвижения, и ясно было, что добром это не
кончится.
Однажды, когда я сидела на скамеечке, вошла воспитательница с книжкой
- и я сразу узнала обложку. Это была одна из тех книжек, которые мне читали
в моей прошлой жизни, и все эти книжки я знала наизусть. И вдруг, в одном
мгновенном приступе вдохновения я поняла, что надо делать; сердце мое
забилось и встало, а вслед за ним со своего седалища позора встала и я. "Я
могу ПРОЧЕСТЬ эту книжку", - сказала я твердо, и во время этой
величественной лжи мне стало легко и свободно.
Все посмотрели на меня, никто из нашей группы четырехлеток не умел
читать, никому и не снилось это волшебное умение - и вот, нате вам,
последние станут первыми! Даже воспитательница отнеслась благосклонно - и
все случилось так, как я хотела: ребята сидели вокруг меня на маленьких
белых стульчиках, а в центре находилась я, и прекрасно декламировала стишки,
переворачивая страницы в нужных местах - потому что я знала все картинки, и
знала, что под какой подписано - и все сошло благополучно, лучшего и желать
было нельзя.
Меня хвалили, и поставили в пример, и я целый день играла с уважаемыми
людьми, и меня выбирали в некоторых играх - господи, как это было сладко!
Назавтра повторилось то же самое - опять принесли знакомую книжку, и я
опять прочла ее наизусть. Я не могла нарадоваться на свое изобретение;
будущее мое казалось обеспеченным. Я и думать забыла, что может найтись
такая книжка, которой я не знаю.
Поэтому, когда на третий день меня позвали читать, и все побежали