"Юлия Шмуклер. Рассказы" - читать интересную книгу автора

чертыхнулся мысленно, когда увидел - и только после того, как они очутились
в отдельном купе, ночью, запертые на защелку, он - на нижней полке, она -
на верхней, папа внезапно прозрел, завозился и подумал, что очень оно это,
опасно.
И когда в синем свете ночника худющая черная женщина с огромными
грушевидными грудями слезла с верхней полки и стала наклоняться к нему,
шепча слова любви, папа только одеяло на себя натягивал, бормоча: "ну, что
вы, голубушка, что вы..."; и не мог ни выскочить в коридор в нижнем белье,
ни обидеть ее отказом, вообще, ничего не мог - пока, наконец, чувство юмора
не взяло в нем верх и он не повел себя единственно возможным в данной
ситуации образом, после чего домой приехал злой, временами хихикающий и
помятый.
Но через три месяца, чуть только папа перешел на новое место работы и
пришел, наконец, вызов из Израиля, за которым они по нескольку раз в день
бегали вниз, смотреть в почтовый ящик - позвонила таки проклятая девица и
вызвала папу к памятнику Гоголя, сказав, что есть важное дело. И там, на
садовой скамейке, она восторженно сообщила ему, что ждет ребенка, обожает
уже этого ребенка, и мама согласна воспитывать, раз уж такой грех с ними
приключился - с ними!
И оказалось, что у девицы все каким-то образом перепуталось в голове, и
на том месте, где она, как древняя приапка, соблазняла папу, теперь стоял
голый папа, уговаривая бежать с ним в Израиль - и когда он, реальный,
выпучив от ужаса глаза, стал отрекаться, говоря "вы же сами...", - девица
была оскорблена до глубины души, пролила слезы и сказав:
"подлость и низость идут рука об руку", ушла драматически, закинув
назад голову.
Папа же остался сидеть на скамейке, похожий на большую, заброшенную
лягушку, и проходящие мимо псы обнюхивали его на поздней своей прогулке, и
один, молодой, вдруг тепло лизнул в руку - отчего папа страшно растрогался,
погладил его коричневый, шелковистый лоб и прямо от сердца оторвал, когда
хозяин свистнул. Дома он появился в час ночи, серый и обвисший, с таким
выражением крайнего несчастья на рыхлом очкастом лице, что мама,
рассерженная, в халатике, поджидавшая его на кухне, чтобы кормить и ругать,
переменила свое намерение и только руку к сердцу приложила.
И страдальчески морщась, он стал объяснять ей ситуацию - "понимаешь,
какая история... в общем, женщина... что ж я мог... одинокая, видно...
ей-богу, ведь это ж ничего..." - короче, не в лучшем виде изложил, и мама,
выслушав, отошла к распахнутому окну и осталась стоять там, спиной к нему,
глядя на спящую серую громаду дома напротив и два тополя, росшие у его
подъезда.
На нее будто трактор наехал и никаких особых чувств она не испытывала.
Позже прорезался стыд, страшный сексуальный стыд, который будто ножичком по
ней прошелся - как, неужели это она, еще вчера, ласкалась к нему, и прыгала
по постели, и стихи потом вслух читала - боже, боже, стыд какой!
А папа сидел за столом, весь красный, распухший, ничего не видя без
очков, и только надеялся, что сейчас случится что-нибудь, встряска
какая-нибудь, отчего она, наконец, заплачет, бросится к нему на грудь и
можно будет ее поцеловать. Но ничего такого не случилось, и к утру перед ним
была другая женщина - погасшая, подурневшая, еле ноги волочащая, которая
даже в зеркало не озаботилась взглянуть, как она выглядит. И дальше пошли