"Юлия Шмуклер. Рассказы" - читать интересную книгу автора

они прошли от машины к таможне, была очередь на проверку багажа, и евреи
перекорялись, кого будут обыскивать раньше. Сергей держал Геню за руку, и
когда стали впускать жену с сыном - строго по визам, сличая фотографии -
сделал попытку провести ее за своей спиной, и, конечно, неудачно, как все,
что он когда-либо делал. Ее задержали, выставили обратно, и он даже не успел
поцеловать ее. Вот так, оказывается, это должно было произойти - раз, и
готово.
И как во сне, он прошел за перегородку, где еще раз проверили
фотографии, и их начали шмонать, перерывать чемоданы, которые открывала
суетящаяся жена, а он послушно закрывал, когда сказано было. В нем все время
билась какая-то мысль, что надо подойти, сказать, чтоб впустили Геню, что
нельзя же так - но кругом были люди в формах, к ним он не мог обратиться.
Они уже находились на другом конце зала, у выхода, когда вдруг, далеко,
за перегородкой, он увидел бледное лицо, черные волосы, синий беретик - и
не разбирая дороги, под крики таможенников, кинулся к ней, и, ничего не
видя, успел три раза поцеловать то светлое пятно, что было ее лицом, каждый
раз попадая в губы - пока его не оторвали и не вывели из помещения. И
чувствуя себя так, будто у него вырвали внутренности, он пошел и сел в
самолет, и они взлетели.
Через месяц, в палящий зной, он пересекал плоское, пыльное шоссе около
Тель-Авива, собираясь ехать выяснять насчет работы. Пыльные низкорослые
пальмы стояли на обочине, протянув как калеки свои лапы. Слева на него шел
на большой скорости Мерседес, полный народа, и он подумал, что если не
торопиться - тут же все и кончится, и настанет мрак и прохлада. Он почти
остановился, и кто-то уже завизжал истерически - но в последнюю минуту он
вздрогнул, под скрежет тормозов вспорхнул из-под колес, и, задыхаясь,
прижался к костлявому телу пальмы, весь мокрый от пота.
--------------------------------------

ВИТЬКА ПАЛЬМА
В юности, в ту цветущую пору, когда девушки трясут грудями, как яблоня
яблоками, я представляла собой прямоугольную, средних размеров щепку,
обтянутую неприлично белой, фарфоровой кожей, через которую виднелись вены,
артерии, а также все, что делалось внутри. Косточки деликатно высовывались
из меня в самых неожиданных местах, и раз, помню, на улице, один из двух
дядек, шедших мне навстречу, случайно взмахнув рукой, так сильно ударился о
мое бедро, что остановился, подул на ушиб и сказал неспешно приятелю: "что
за баба, ни спереди ни сзади", после чего они удалились.
И несчастна я была как побитая собака - меня только что не приняли в
университет, наплевав на золотую медаль, с помощью которой я надеялась
протиснуться в это святилище русской науки, и с горя я пошла в заведение,
гаже которого не бывает ничего - Институт железнодорожного транспорта. К
ним не часто заходили с золотыми медалями, и они так удивились, что
зачислили меня, не обращая внимания на национальность, и даже дали
повышенную стипендию.
Они были имени Сталина когда-то - перед входом еще стояла огромная
тумба, с которой его, двухметрового, сняли - и очень военизированные;
многие преподаватели до сих пор ходили в темной форме с рельсами, а может,
со шпалами на стоячем воротнике, над которым их головы, тупые и бритые,
важно торчали, наподобие кочанов, взращенных в горшках, и имели застывшее