"Юлия Шмуклер. Рассказы" - читать интересную книгу автора

сторону от столба, и она, против воли, не желая, шла все прямее и прямее на
него, все ближе и ближе. Она не могла даже крикнуть, а соседи ее смотрели
прямо перед собой и работали локтями, выравнивая ее, направляя куда надо,
абсолютно точно. Он был серый, столб, и почти такой же ширины, как она; на
нем были поры, как на сыре, он казался теплым... Это была смерть,
неизбежная, чудовищная; вот, оказывается, как она умрет... Она крикнула
слабо, все смешалось... потом она почувствовала, что ее поднимают в воздух,
за воротник, волокут... Воротник начал рваться, но ее уже подтащили к борту
грузовика, и два солдата, молодые, чернобровые, перевалили ее в кузов и
брякнули с другой стороны, на площадь.
Она сидела, привалившись к колесам, в многострадальном пальто с
выпущенной, как павлиний хвост, подкладкой-и смотрела, как солнце
склоняется за крыши. Никто не обращал на нее внимания - не такое видели.
Она посидела часок; сзади, на Трубной, слышались крики. Потом она встала,
побрела; портфеля, конечно, не было. Явилась она, когда папа звонил в морг:
убитых было больше двух тысяч. Они лежали в казенных бесплатных гробах, в
белых казенных тапочках, стройными рядами в бесплатных государственных
моргах, и родственники бродили между ними, опознавая своих.
У них в школе погибли две девочки, и еще одна, десяти лет, осталась без
лица. Зарема лежала дома с помятым желудком-зато Ксана, счастливая,
розовая, всю ночь лазила по крышам, наутро попала в Колонный зал и мимо
гроба любимого вождя все-таки прошла.
--------------------------------------

УХОДИМ ИЗ РОССИИ
Вечером, перед отъездом, жена устроила проработку, в присущем ей
партийном стиле - хотя чистила она его по другому поводу, за злостное
уклонение от выезда в государство Израиль. Все сейчас подавали, был
подходящий политический момент, а он, презрев интересы семьи, преступно,
эгоистично ехал на конференцию в Среднюю Азию-Ближнего Востока ему мало!
Она всегда так говорила: "интересы семьи", "историческая родина",
"национальное самосознание", и даже семейного кота Федьку, требуя его
кастрации в связи с непрерывными и душераздирающими воплями по ночам,
обвиняла по пунктам (а-мигрень, б-бессонница, в-соседи жалуются), и
довела дело до того, что пришлось своими руками отнести Федьку одному
знакомому, горькому пьянице, мигренью не страдавшему. Она была наполовину
армянка, наполовину еврейка, и получившейся смесью можно было поджигать
танки.
Он стоял в углу и тоскливо слушал, смотрел на нее, черную, худую, с
тонкими кривыми ногами, с торящими глазами-нелюбимую свою жену, данную ему
богом в этой его жизни, в этой двухкомнатной квартире, с этой вот красной
ковровой дорожкой, положенной по диагонали. Удивительно, что именно она, из
всех женщин, смогла родить ему сына-а ведь бог ты мой, какие женщины были!
Он женился немедленно, как только узнал, что будет ребенок. Трехлетний сын
был единственной реальностью, данной ему в ощущении-сероглазый, как он сам,
полненький, спокойный. Он представил себе, что было бы, если бы мужчины
умели рожать детей... Вот они завтракают с сыном вдвоем, вот он купает
его... Он отвлекся несколько, а когда привлекся, то заметил, что времени
совсем не оставалось и что надо было кончать балаган, если он хотел успеть
на самолет.