"Юлия Шмуклер. Рассказы" - читать интересную книгу автора

Это была та самая, которую повезли в кровати. Крашеная блондинка, в
волосах - красный бантик с конфетной коробки.
Дуся державно руководила весельем, временами покрикивая: - Пасха,
бабоньки, Христос воскресе!
или: - А ну, кто у нас по мужику соскучился!
или: - Веселись народ, Дунька замуж идет! и все в таком духе.
Новеньких из-за переполнения не брали, поэтому атмосфера складывалась
теплая. Женька несколько мешала, ни то, ни се, смоковница несчастная.
Наконец, в двенадцать Дуся пришла за ней:
- Вставай, краля, насмотрелась я на тебя.
Женька, которая тоже насмотрелась, вскочила, чтобы быстренько,
быстренько... и в это самое время, вдруг, в один грозный, как удар судьбы,
миг, ребенок в ней дрогнул, забился, и в нее вступила такая невозможная,
чугунная боль, что ее ни с чем нельзя было спутать - пришло, началось. Так
же резко, как возникла, боль кончилась. Женька осталась стоять с
вытаращенными глазами: "Началось", - беззвучно сказала она Дусе. Та
усмехнулась - "Что ж, лягай обратно" - и пошла, пошла, эдакая ведьмочка.
Женька легла.
Регулярно, с правильными промежутками, на нее наваливалось что-то
чудовищное, терзавшее ее резко и страшно. Потом был крошечный передых - две
минуты, и опять оно наваливалось. Работала какая-то машина, безразличная к
ней, скручивавшая ее железными лапами. Казалось невероятным, что это можно
выдержать хотя бы двадцать минут, но впереди было не двадцать минут, я
десять, двенадцать часов, и единственное, что можно было сделать - это
крикнуть:
"Спасите, помогите, я не могу больше!"
Но кричать было бесполезно; никто не мог помочь, спасти, облегчить.
Женьку охватило отчаянье. То, что происходило, совсем не напоминало описания
в книжках, которые она читала перед родами. Между схватками должны были быть
разумные промежутки, минут по 10-15, чтобы можно было отдохнуть и придти в
себя. Промежутки в 2 минуты, как у нее, полагались перед самыми родами. Все
происходило слишком стремительно, осатанело, с бешеной силой и злобой. Она
вообще не подозревала до этого, что в природе существует такая боль, никто
не предупредил, ее заманили обманом. Все ее силы были направлены на то,
чтобы не закричать. Она знала, что если хоть раз позволит себе крикнуть, то
дальше сорвется, позволит себе плакать, умолять, выть. Она вспомнила о
приемах обезболивания, которым ее учили в консультации, и стала лихорадочно
их применять, все сразу - терла себе поясницу, подкладывала кулаки, гладила
живот, дышала глубоко - и вроде действительно стало полегче, не от приемов,
а от некоторой собранности, бывшей условием их применения.
Стрелки часов, казалось, остановились; минутная ползла еле-еле.
Огромные, как пропасть, две минуты боли, незначительные, как пустой орех,
две минуты передышки. Она погрузилась в боль, как в черный колодец; ни звука
не долетало до нее извне, и сама она не издавала ни звука. Каким-то чудом
прошел час, потом второй. Приемы обезболивания перестали действовать, и она
придумала свои. Оказалось, что если сильно мотать головой по подушке, мозги
затуманиваются и боль остается снаружи. От этого мотания в минуты передышки
она лежала почти без чувств, в полусне, с закружившейся головой, ощущая
только соленый вкус крови на губах.
Это длилось неизвестно сколько, просто неизвестно сколько это длилось.