"Эрик-Эмманюэль Шмитт. Дети Ноя" - читать интересную книгу автора

руках, мне бы наверняка вежливо указали местонахождение мусорного ящика.
Может, лучше было выйти в моих обычных сабо, которые я носил по будням?
Между тем посетители Желтой Виллы не могли заметить снизу мою обувь! А даже
если бы и могли! Не отвергать же человека из-за его ботинок! Ведь отыскались
же родители рыжего Леонара, хотя он вообще топал по помосту босиком!
- Ты можешь идти обратно в трапезную, малыш.
Каждое воскресенье мои надежды разбивались об эту фразу. Отец Понс
полагал, что нынче меня опять не заберут и мне следовало покинуть сцену.
Поворот. Десять шагов, чтобы исчезнуть. Десять шагов, чтобы вернуться в
свою боль. Десять шагов, чтобы вновь оказаться сиротой. В конце помоста уже
топтался другой мальчик. Ребра сдавливали мне сердце.
- Вы думаете, святой отец, у меня получится?
- Что получится, мой мальчик?
- Найти каких-нибудь родителей.
- "Каких-нибудь родителей"! Я надеюсь, что с твоими собственными
родителями все в порядке и они вскоре объявятся.
Безрезультатно выставляя себя напоказ, я начинал чувствовать себя
виноватым. Хотя при чем тут я? Ведь это же они все никак не приходят. Не
возвращаются. Однако их ли в этом вина? Да и живы ли они вообще?...
Мне десять лет. Три года назад мои родители оставили меня на попечение
чужих людей.
Вот уже несколько недель, как кончилась война. Вместе с нею кончилась
пора надежд и иллюзий. Нам, спрятанным детям, предстояло возвратиться к
реальности, чтобы получить, словно обухом по голове, известие о том, что у
нас по-прежнему есть семья или что мы остались на земле одни...

Все началось в трамвае.
Мы с мамой ехали на другой конец Брюсселя, сидя в недрах желтого
вагона, который сплевывал снопы искр и скрежетал жестью. Я думал, что эти
искры с крыши ускоряют наше движение. Устроившись у мамы на коленях, в
облаке ее сладких духов, прижавшись к ее воротнику из чернобурки, мчась
сквозь серый город, я был, несмотря на свои семь лет, владыкой мира: прочь с
дороги, бродяги! Мы едем! Автомобили расступались, повозки метались в
панике, пешеходы разбегались перед нашим трамваем, в котором вагоновожатый
вез нас с мамой словно вельможную чету в роскошной карете.
Не спрашивайте, как выглядела моя мама. Разве можно описать солнце?
Мама излучала тепло, силу, радость. Это ощущение запомнилось мне лучше, чем
черты ее лица. Подле нее мне было весело, я смеялся, и со мной не могло
случиться ничего дурного.
В общем, когда в трамвай поднялись немецкие солдаты, я не ощутил
никакого беспокойства. Просто стал играть свою роль немого ребенка, как мы
условились с родителями: они боялись, что идиш выдаст меня, и потому я
переставал говорить всякий раз, когда к нам приближались серо-зеленые
мундиры или черные кожаные пальто. В том 1942 году нас обязали носить желтую
звезду, но мой отец, ловкий портной, ухитрился сшить нам такие пальто, на
которых эти звезды были незаметны, однако при необходимости их можно было
предъявить. Мама называла их "наши выпадающие звезды".
Солдаты разговаривали между собой, не обращая на нас внимания, но я
почувствовал, как мама вздрогнула и напряглась всем телом, то ли повинуясь
инстинкту, то ли уловив какую-то фразу из их разговора.