"Николай Шмелев. Пашков дом" - читать интересную книгу автора

- Нет, именно не давай, именно не хватай, именно не жми, пока можешь!
Именно этого-то как раз и нельзя... Но нельзя не по Евангелию, не по слезам
и соплям человеческим, а потому, что это прежде всего невыгодно тебе же
самому, если уж тебе приходится руководить людьми...
- Выходит, побоку все идеалы? Так?
- Почему же побоку? Идеалы идеалами, кому они мешают? Но дело не в них,
а дело в том, что прежде всего нужно научиться силы человеческие экономить,
это только кажется, что они неисчерпаемы, что их много. И не потому
экономить, что людей жалко - я не про нас с тобой говорю, я вполне допускаю,
что есть и всегда будут такие, кому никого не жалко, - а потому, что дать
человеку жить, не мучить его - это значит и что-то получить от него, а не
дать, сгубить его на корню или даже просто не дать ему развернуться по
силам - и сам с него, считай, ничего не получишь, и дело твое никуда не
пойдет... И никакой электроники здесь не надо, здесь хватит и обыкновенных
бухгалтерских счетов. Костяшка туда, костяшка сюда... Именно это надо,
наконец, понять, именно этому надо сначала научиться. А научившись этому,
тогда и о чистой морали можно думать, о святых, без пятнышка, идеях, благо
их искать не надо, все они придуманы уже давно. И в чем, в чем, а в них-то
как раз недостатка никогда не было и нет...
- Н-да... Тоже ведь конструкция, ничего не скажешь... Ну что ж... Если
так... Если ты действительно так... Дай-то бог, как говорится, вашему теляти
нашего волка съесть... Эх, Саша, грустно! Грустно, я тебе скажу. Так
грустно, что плакать хочется... И за тебя грустно, и за себя... Думаешь,
уговоришь? Никого ты не уговоришь... Никого... На, возьми... Не сердись,
дальше читать не буду: не могу...
Так эти пять-шесть лет и прошли: днем студенты, семинары, лекции,
вечером книги, исписанные, исчерканные листы, покой, тишина, а иногда и
наоборот - дрожь в руках, дрожь во всем теле, озноб, стремление вскочить,
куда-то побежать, замахать руками, схватить кого-то за пуговицу,
рассказать... Это когда удавалось вдруг набрести на какие-то еще не
затасканные слова или на новую, по крайней мере для него новую, мысль, или
даже просто отыскать непривычный поворот достаточно известным уже вещам...
Что ж, как бы там ни было, и вдохновение он тоже знал, и слезы радости в
глазах, и комок в горле - и в этом тоже жизнь его не обделила, не обнесла, а
могла бы ведь и обнести...
За эти годы выросла, пошла в школу его старшая дочь, умер отец,
катастрофически, прямо на глазах одряхлела и рассыпалась мать...
И тогда же в Охотном ряду прорыли первый подземный переход, построили в
Театральном проезде вместо Лубянского пассажа "Детский мир", разломали
Большую Молчановку, Малую Молчановку, Собачью площадку - чуть не весь старый
Арбат, с Трубной, с Рождественского бульвара убрали трамвай... Индустрия?
Да, индустрия. Прогресс, будь он неладен. Двадцатый век... Но в то же время
именно тогда впервые к нему на Неглинную на окно начали прилетать синицы,
которым он с тех пор аккуратно, особенно зимой, высыпал по утрам горсть
пшена на дощечку, прилаженную к форточке, и люди перестали топтать и рвать
цветы на бульварах и скверах и сшибать зеленые еще яблоки с яблонь в садике
перед Большим театром просто так, без нужды, из озорства, и на набережных
Москвы-реки появились рыболовы с длинными удочками в руках, простаивавшие
там, в отдалении один от другого, по целым дням, и, по слухам, в некоторых
московских рощицах, зажатых со всех сторон новыми домами, поселились и