"Николай Шмелев. Пашков дом" - читать интересную книгу автора

Все, к сожалению, получилось так, как он и представлял себе еще там, на
стоянке такси: "Победа" остановилась на площадке перед высотным зданием на
Восстания, медленно, задним ходом подала к кромке сквера и, поерзав, встала
там. Они вышли из нее, Леля достала с заднего сиденья свою сумку и торт,
парень запер ключом дверцы, потом они вошли в магазин, потом вышли из него,
потом вошли в его подъезд...
Удар был, конечно, сокрушительный - что называется, оглоблей по
ногам... Еще оставалась крохотная надежда, что это все не так, что там,
наверху, собралась обычная студенческая вечеринка, что сейчас, если
подождать, начнут подъезжать другие, и среди них обязательно будет еще
кто-то, кого он знал, и все выяснится, все образуется, и можно будет
спокойно уйти и никогда ей об этом не говорить. Но проходило время,
открывались и закрывались массивные, утяжеленные бронзой двери подъезда,
туда и обратно входили и выходили люди - отцы семейств, женщины с сумками,
припозднившаяся где-то детвора, один раз даже гурьбой высыпала компания
подвыпивших ребят с гитарой, с ними были девушки, они долго толкались у
подъезда, шумели, все решая, кому, куда и с кем идти, но эти были явно не
оттуда, и потом даже если и оттуда, то они были не к ним, а от них...
Площадка и тротуары вокруг здания постепенно опустели, магазин закрылся,
люстры его потухли, Красная Пресня и Садовое кольцо тоже начали понемногу
затихать: временами было даже слышно, как шевелится листва у него над
головой и как резко, противным голосом, будто спросонок, вскрикивает
какая-то птица - рядом в зоопарке, на пруду. Он сидел на каменном парапете,
курил и смотрел, как одно за другим гасли окна в том крыле здания, где была
сейчас она. Мимо него медленно, не торопясь, прошел милиционер, потом, дойдя
до угла здания, повернул обратно и опять подошел к нему, но разговаривать
почему-то не стал, а только спросил кивком головы: ты, мол, что? Он тоже
молча, движением головы, ответил ему, указав на окна наверху: жду.
Милиционер пожал плечами и, видимо, успокоенный его понурым видом и его
очками, ушел.
Был конец мая, ночь была теплой, но его начало знобить. Он поднял
воротник куртки, подтянул молнию, сунул руки поглубже в рукава, но вставать
не стал: он должен был, обязан был дождаться, пока в этой части здания не
погаснет последнее окно. Сначала их оставалось три, на разных этажах, потом
два, потом, на девятом этаже - одно. Наконец часа в три погасло и оно... Ну,
вот теперь можно было и уходить... На улицах, на бульварах в этот час уже не
было ни души, и не было никаких машин, даже поливальных, только огни
светофоров исправно мигали на перекрестках: красный, желтый, зеленый... Для
кого? А кто его знает, для кого. Может быть, и для него... Придя домой, он
рухнул в постель. В комнате было уже почти светло, пахло свежестью, как
после дождя, перед открытым окном на подоконнике чирикали уже проснувшиеся
воробьи. Начинался рассвет. Ни злости, ни ненависти в нем не было. Было
недоумение: как же так? И как же теперь ему жить?
В тот последний свой студенческий год, спасаясь от самого себя, он
перепробовал все: кутежи, минутные связи с милыми, простодушными, легкими на
подъем продавщицами, карты, ипподром, походы на байдарках или по лесам
пешком - не помогало ничего. Он высох, почернел, стал мрачен, дома груб, на
людях замкнут, молчалив...
И опять, теперь уже во второй раз, вылечила библиотека. Надо было
писать диплом, надо было готовиться в аспирантуру, надо было, обязательно