"Николай Шмелев. Пашков дом" - читать интересную книгу автора

был пустырь, утыканный чахлыми прутиками, никак не хотевшими расти; как
простил он, хотя и не сразу, снос небольшого, но на редкость изящного
здания, примыкавшего к Малому театру, и вместо него - новую часть ЦУМа; как
пережил он исчезновение бывшей гостиницы "Европа", разваленной чуть ли не в
одну ночь, и вместе с ней - исчезновение известного всей Москве магазина
"Чай", как смирился он с новой пристройкой к гостинице "Москва", заменившей
"Гранд-отель", куда он лет двадцать, не меньше, ходил стричься в
парикмахерскую, и не только с этой пристройкой, но и с непонятно зачем
нужным камнем на Манежной площади, и с нелепой башней нового "Националя", и
со многим, очень многим другим... Все так. Все это так, конечно... Но что ни
говори, а главное-то все-таки осталось: осталась дорога от дома до Моховой,
Банк, Большой театр, Госплан, старый "Националь", остались старые здания
университета и дворик перед его бывшим ректоратом, где он в студенческие
годы после лекций или в ожидании экзаменов сидел и жмурился на солнце,
пробивавшееся сквозь листву, и где он и теперь иногда сидит, на той же
лавочке, отдыхая, если в расписании получалось "окно", - уже немолодой, уже
почти что лысый доцент университета, больше двух десятков лет преподающий
студентам историю средневекового Китая, отец двух дочерей, последний
представитель древней, еще с екатерининских времен русско-немецкой фамилии,
чудом уцелевшей до сих пор вопреки всему.
Так. Все так, конечно... Только вот чем дальше, тем холоднее, длиннее
становится эта дорога. Все-таки раньше, до всех этих перемен, она такой не
была...
Сложив зонт и с силой тряхнув его, чтобы сбить последние капли дождя,
весь день шедшего вперемежку с мокрым снегом, он толкнул тяжелую, с толстыми
стеклами дверь и вошел в вестибюль. И сейчас же привычное тепло библиотеки,
комфорт, тишина, привычные запахи и приглушенные, будто сквозь вату, голоса
приняли его, оттеснив куда-то дождь, и темноту, и суету вечерней Москвы,
быстро-быстро, не задерживаясь, разбегавшейся после работы по своим норам и
закуткам. Скучающий милиционер дружелюбно, как всегда, кивнул ему, и так же
дружелюбно, по-домашнему улыбнулась, узнав его, старушка, проверявшая, сидя
за столом под низенькой зеленой лампой, пропуска, и еще кто-то из персонала
поздоровался с ним, когда он медленно, не торопясь, поднимался по длинной,
устланной ковром лестнице наверх, на второй этаж. Там, на выдаче, ждала его
стопка еще вчера отложенных для него книг, и там же в небольшом тихом зале,
где редко бывали случайные люди, ждал его стол, уже давно признанный всеми
как бы его собственностью, и там, он знал, никто и никогда не посмеет чем-то
потревожить его, чем-то помешать, да, наконец, даже просто напомнить ему,
что помимо этого зала существует еще и иная жизнь.
Пригнув пониже лампу, тоже зеленую, так, чтобы свет падал строго перед
ним, он начал потихоньку разбирать взятые книги - часть из них была записана
за ним еще раньше, другие же поступили только вчера. Это был заказ, которого
он давно ждал: две книги из Института востоковедения, из Ленинградского его
отделения, одна из библиотеки иностранной литературы и еще две - из
Фундаментальной библиотеки общественных наук. Надо сказать, что и в этом
тоже Горт был верен себе: он не любил никуда ходить, кроме этого зала, и
предпочитал ждать, пусть иногда и долго, пока нужные ему книги пришлют из
других библиотек, только чтобы не ходить туда самому. С журналами же и
вообще было просто - почти все они были всегда здесь, под рукой, да, по
правде говоря, особой надобности в них и не ощущалось, по крайней мере в