"Николай Шмелев. Последний этаж" - читать интересную книгу автора

человеку, как вы, казалось бы, его задавать... Что вам сказать, Георгий
Михайлович? Люди есть люди, жизнь есть жизнь... Времена были непростые, а
книга была нужная, хорошая была книга, таких тогда не много выходило.
Бросить тень на нее - кто бы решился тогда на это? Нас бы не поняли, Георгий
Михайлович, уж кому-кому, а вам это и без разъяснений должно быть ясно.
Недаром вы сами не давали о себе знать все эти годы... Да и мнимый автор ее
тогда был в большом фаворе, человек он, сами знаете, энергичный, хваткий,
такого голыми руками не возьмешь...
- А сейчас?
- Сейчас? Сейчас другое дело. И времена другие, и он уже не тот -
постарел, обмяк... Много пьет... Ведь он так больше ничего и не написал с
тех пор...
- И что же... Если я напишу заявление... Справедливость, так я вас
понимаю, будет восстановлена?
- Непременно, Георгий Михайлович! Непременно будет восстановлена...
Надеюсь, вы понимаете, что без предварительных консультаций там, где надо, я
бы к вам не пришел. Дело теперь за вами...
- А если я не напишу такого заявления? Тогда что?
- Как то есть не напишете? Я вас что-то не понимаю... Почему же не
напишете? Вам что, безразлично, чье имя будет на книге - ваше или этого
проходимца? Не говоря уже о деньгах...
- Не знаю... Для меня это все как снег на голову... Дайте мне
опомниться... Подумать... Я, наверное, позвоню вам на днях...
- Обязательно позвоните. Я буду ждать... Очень ждать вашего звонка.
Запишите мой телефон... И мой вам совет: не откладывайте в долгий ящик.
Конечно, над нами с вами не каплет, но ведь все, как говорится, под богом
ходим. Мало ли что...
После его ухода я, конечно же, провел бессонную ночь: нашлась где-то в
ящике стола пачка сигарет, дымил, пил воду, ходил из угла в угол...
Собственно говоря, когда он еще сидел за столом, я уже знал, как я поступлю.
Но ведь надо же было обосновать свое решение, убедить самого себя, что это
не причуда, не блажь выжившего из ума старика, а естественный, так сказать,
итог половины, да что я говорю половины,- по сути дела, всей моей жизни...
Месть? Отомстить наконец негодяю, хотя бы под занавес, на краю могилы? А
зачем? И он, и я уже прожили жизнь, ненависть давно потухла, я уже давно
привык к тому, что все сложилось именно так, а не иначе... Да и вряд ли
доктор так уж был счастлив все эти годы: тридцать лет знать, что ты
ничтожество, что ты живешь на ворованное, каждый день лгать, изворачиваться,
щеки надувать, напускать на себя значительный вид - нет, не хотел бы быть на
его месте! По ночам-то, небось, суй не суй голову под подушку, а от себя
никуда не денешься, разве что бутылкой себя оглоушишь, свалишься снопом, но
ведь это же не день, не два - всю жизнь... Люди? История? Мое имя? Господи,
это-то совсем уж чепуха... Кому какое, по правде говоря, дело, кто написал
эту книгу - я или он? Как меня в действительности звали, как я жил?.. Какая,
скажите, разница - Шекспир или Френсис Бэкон? Нет, на самом деле - какая
разница? Да никакой. Никакой разницы. Разве что для десятка-другого
профессионалов, которые кормятся либо от того, либо от другого из этих
имен... Для меня же лично... Для меня? Что для меня? Моя песенка, как ни
крутись, спета - восьмой десяток, тут уж, как говорится, не до иллюзий.
Сколько мне еще осталось? Ну, год, ну, два от силы - больше, вероятно, я не