"Иван Шмелев. Пути небесные (часть 2)" - читать интересную книгу автора

XXXIII


РАЗРЯЖЕНЬЕ


Был седьмой час. Солнце висело в мути, как в пожар. Было душно, порой
полыхало, как из печи. Малиной пахло гуще. Звонкий всегда мороженщик кричал
устало. Сняв шляпы, люди отирали пот, лошади плелись, мальчишки обливались у
бассейна, где-то кричали бутошника, но он не шевелился, пил квас у грушника.
Виктор Алексеевич чувствовал смущенье. Теперь, когда все стало ясным,
он представил себе острей, чем раньше, что получил Дариньку преступно.
Восторг его мутился, он страшился уловить в ее глазах... "Ваше
сиятельство"...- да, условность, но это не девочка-золотошвейка, не кинутое
всем "безродное", а... присвоенное не по праву, насилием. И тогда, в первые
дни их жизни, когда она была оглушена, открыла ему все, что знала, он почти
знал, что теперь объявилось так бесспорно.
- Что с тобой? - спросила она заботливо и посмотрела светло, как утром,
когда он подавал ей шоколад. Он молчал.
- Ты не рад?..
- Я не найду слов, как счастлив... за тебя...- сказал он с просящим
взглядом, не смея
омрачить в ней...- Свет какой в тебе!..
- Ты это осветил во мне...- вымолвила она, взяла его руку и утерла
слезы.- Боже мой... Виктор!..- вырвалось у нее вдруг.- Так она?!..
- О ком ты?.. кто- она?..
- Там, в Уютове... се...стра?!.. в р о д н о м мы?!.. Го-споди... о н
а...- и без сил откинулась к подушке.
Видя, как помертвели у ней губы, Виктор Алексеевич крикнул: "Гони!..
барыне дурно!.." Коляска бешено помчалась. Да и было время.
Вдруг стемнело. В небе нависло черным, в огнистой пене. Накатывало
гулом, мелькнули стаи голубей, кто-то зловеще крикнул: "Небеса горят!.." На
Лубянской площади рвануло вихрем, пылью. Поднимать верх нечего и думать.
Виктор Алексеевич сорвал дождевой фартук, старался укрыть Дариньку собой...
Шляпу его сорвало, секло в лицо песком, душило. Катились зонтики и шляпы;
пригнувшись, разносчики с лотками спасались в подворотни, гремели вывески,
звенели стекла, выли голоса... и в удушавшем пекле все еще стлался вязкий
дух малины.
Перед Владимирскими воротами чуть не опрокинуло коляску телегой с
прыгавшими стопами прессованного сена. На Никольской грохнуло перед коляской
вывеску, лошади понесли, кучер орал неистово: "а-ста-а-ай!.." У самого
"Славянского Базара" бутошник повис на дышле, кони осели и задрали морды...
Выбежали швейцары...
Дариньку внесли на лестницу, нащупывая во тьме ступени. Ламповщики
засвечали лампы, зажигали газ в несрочном мраке: был седьмой час в исходе.
Вдруг ослепило-грохнуло, задребезжали-зазвенели стекла, застучало градом.
Гуляло-завывало ветром, мотались шторы, звонили колокольчики, с грохотом
падала посуда, откуда-то вопили: "Доктора!.."
Дариньку положили в комнату, выходившую во внутренний цветник с