"Иван Шмелев. Пути небесные (часть 2)" - читать интересную книгу автора

петушьи ночные переклички, и не задавался вопросом, почему петухи...- и
только одни петухи из всех пернатых - поют по ночам урочно, трижды. А в эту
ночь слушал и вопрошал себя. В перекличках он различал уютовских и
покровских петухов, и заречных, от Гнездова, версты четыре... В этих
перекликаньях чувствовался ему строй, налаженность, словно у петухов было
условлено, кому и когда вступать. Он с обостренным вниманием стал слушать.
Затихали покровские, а уютовские чего-то выжидали... выжидали, когда
доплывут едва различимые, как бы спросоночные гнездовские. И только эти
заслышатся, тотчас же, и оглушительно, раскатывались уютовские. Глухой ночью
могло казаться - оглушительно. Как он потом проверял не раз, ночные петушьи
крики были не похожи на дневные. Слышалось как бы принужденье, велящее
полупроснуться и прокричать. Когда завершится круг этих урочных криков,
стихнут, заснут до срока.
В ту ночь в мыслях Виктора Алексеевича родился вопрос: почему? почему
так урочно? почему только петухи? Ни у Брэма, ни после, у Мензбира, он не
нашел, чтобы ночью, урочно, трижды кричали другие птицы.
Он пытался отвлечься от этих навязчивых вопросов, зажег свечи - и не
мог читать: в ушах перекликались петухи, застряли. Принял лавровишни, но ему
все казалось, что петухи продолжают петь. Объяснял это нервами. Осаждали
мысли, давно забытое. Вспоминались и начинали томить ошибки и проступки,
будто их разбудили и осветили ночные крики... Он вспомнил, что славяне
именовали петуха "будимир": "буди народ". "Буди"...- для него это словно
углубилось, раскрылось через Дариньку, и открытие поразило его.
Виктор Алексеевич знал, что не заснет от горячивших мыслей. Иногда ему
помогало, если поест. Подумал, не поесть ли, и почувствовал, что голоден, с
обеда прошло немало. Он взял свечку и пошел в столовую, осторожно, чтобы не
потревожить Дариньку. Открывая буфет, забыл, что створка откидывается с
треском. Так и вышло. Дарннька окликнула: "Ты что... плохо тебе?"
- Да нет, милая... не могу заснуть, есть хочу...- сказал он, смеясь,-
копченую колбасу ем.
И услыхал, как Даринька спрыгнула с постели. Она вышла в голубом
халатике, косы на грудь.
- И я хочу колбаски... или лучше открой сардинки, я совсем голодная, в
обед почти ничего не ела.
Радостные, как дети, закусывали они у буфета, не садились. Вокруг
свечки кружились мотыльки. Сковородка пробила два. И тут же крикнул петух,
уютовский.
- Слышишь?..- сказал Виктор Алексеевич.- Вторые петухи.
- Да, вторые. Почему ты так, серьезно? что поздно, да? Я люблю их
слушать... часто просыпаюсь, когда им петь... будто я тоже петушок...-
улыбнулась она, сияя жемчужными зубами.
- Нет, ты курочка и должна спать. Почему-то не мог заснуть. Запели
первые петухи, и будто я в первый раз услыхал их, разные мысли одолели.
Пришло почему-то в голову, навязалось: почему только петухи поют трижды
ночью, и в час урочный? Слышишь, тоненькие, далекие... это гнездовские.
Она удивленно посмотрела: что он, шутит? что тут особенного?
- И почему-то мне надо решить навязчивый вопрос этот: почему ночью,
трижды...
- Чего же тут решать? Поют потому...
- Ты знаешь- почему?..- перебил он ее.