"Иван Шмелев. Пути небесные (часть 2)" - читать интересную книгу автора

благо-вестием. Он почувствовал к ней жалеющую нежность и не стал тревожить.
За благовестием последовала приятная неожиданность.
Поезд подходил к задымленному вокзалу Мценска. Высунувшаяся в окно
Анюта радостно визгнула: "Офицериков-то сколько, ма-тушки-и!.." Это были
путейцы-инженеры, в белых кителях, парадно. Виктор Алексеевич удивился,
почему такой "сбор всех частей", но это сейчас же объяснилось.
Это были сослуживцы, из Орла и Тулы. Начальник дороги, имевший счеты с
Петербургом, дал знать по линии: выразить Вейденгаммеру товарищеские
чувства. Все понимали, что с Вейденгаммером обошлись по-свински: вместо
повышения за заслуги - все знали ценность его паровозной топки, дававшей
большую экономию,- ему предложили Мценск. Недоумевали, почему
"философ-астроном", самолюбивый, пылкий, хотя и не карьерист, а в житейских
делах скорей младенец, проявил такую покладистость. Говорили о миллионном
наследстве после брата-сибиряка, а Вейденгаммер полез в такую дыру, купил
даже усадебку, из которой рады были сбежать владельцы. Ходили слухи о
загадочной красавице, сбежавшей из монастыря и вскружившей голову всей
Москве: из-за нее покончил самоубийством барон Р., дрались на дуэли два
гвардейца, а третий, славный победами в амурных делах, пошел добровольцем на
Балканы. Рассказывали, что красавица резко переломила жизнь, и фантазер
Вейденгаммер, безумно в нее влюбленный, разошелся с женой, женился без
огласки на романтичной красавице, ради нее выбрал такое захолустье...- во
вкусе Руссо и какой-то героини Жорж-Занд,- и только из любви к путейской
работе не бросает службу, хоть и миллионер. Все это подогревало любопытство.
К тому же сослуживцы любили мягкого и доброжелательного Вейденгаммера,
хорошо воспитанного, никому поперек дороги не становившегося, и на просьбу
начальника ответили так дружно.
Встреча вышла необыкновенно задушевная. И это Даринька приняла как
знамение благое.
Старейший инженер Караваев, развалистый, с седой бородой по грудь,
поднес огромный букет белых лилий - Даринька едва его держала - и сказал,
вместо заготовленного приветствия, родившийся в голове экспромт. Потом
дивились, откуда у него такая тонкость мысли,- так это было неожиданно от
"батеньки-ведмедя, от теплого Караваши". Так его приятельски называли за
благодушие, за беспечность к движению но службе; он увяз в калужской глуши,
никуда не желая сдвинуться, любил природу, музыку и пустынное житие и был
страстным охотником.
Караваев и сам дивился, как то-нко у него вышло:
- Как увидал глаза... пропали у меня все слова! "Лесная царевна"
вспомнилась, мальчишкой в "Третьяковке" еще очаровался. Ни к черту
заготовка, трепаные слова... тут -сама чистота! Что тут слова, перед этой
лилией Сарона!.. И вдохновился.
А сказал он, нельзя короче:
"Примите эти чистые, королевские лилии - общий восторг перед отныне
нашей,
путейской... королевой!"
Грохнуло "ура", какого не слыхивали на задымленной станции Мценск.
Вейденгаммера обнимали, целовали ручку Дарье Ивановне, поднесли
хлеб-соль-изрядный торт, в пене из сливок, с земляникой, с солонкой в виде
серебряной вчернь паровозной трубы раструбом, выпили досуха шампанского,
проводили к убранной колосьями и васильками тройке и усадили под гром "ура".