"Иван Шмелев. Пути небесные (часть 2)" - читать интересную книгу автора

слава Богу, мы не проглядели ее. Не я -Даринька не проглядела, сказала,
осветившись: "Хочу... так хочу!., там будет хорошо". Словом, Уютово далось
нам в руки как бы само. Даринька вдохновенно нашла узор.
Как бы в подтверждение, что избранный путь - верный, Даринька, еще и не
видя Уютова, почувствовала в сердце благовестие. Об этом вспоминает в своей
"Записке":
"Всю дорогу радовалась я приволью лугов и рощ, как в детстве, когда
ходили с тетей на богомолье. Совсем забыла, какая стала нечистая. А как
подъезжать к Мценску, устрашилась, какие новые испытания посланы будут мне
за грех мой. И воззвала к Пречистой: "Призри на смиренье мое, всепетая
Богородица..." И, в радостном свете, услыхала благовестие".
Был тихий июньский вечер, в червонном солнце, когда поезд подходил к
станции Мценск. В купе директорского их вагона солнце лежало теплыми пятнами
на малиновом бархате обивки, сияло на хрустале графина, на бронзе и
подвесках стенных подсвечников, на лакировке, и от этого света было
пасхально-радостно.

- Гляньте-гляньте, милая барыня... яички-то наши христосованные
стали!..- захлебнулась от радости Анюта.
И правда: яйца, чашки, молоко в бутылке...- все было радостное,
пасхальное. Пахло свежими огурцами, земляникой, сеном с покошенных откосов,
с лугов недалекой Зуши. Золотой купол белостенного собора открылся им на
горе, и донесло различный звон мценских колоколен. Даринька крестилась на
завидневшийся городок и, залитая пасхальным светом, сказала, в себе: "Как
хорошо, Господи... светло, и благовест".
Этот свет и этот благовест-встречу приняла она сердцем как благовестие.
Виктор Алексеевич помнил этот пасхальный свет, покоящий благовест и
затаенно-радостное лицо Дариньки. Давно не видел ее такою просветленной.
Подумал: почему она так насторожилась, радостная тревога в ней? Он взял ее
руку и молча поцеловал. Она не отозвалась, - была где-то, в своем.
Они приехали в Мценск в четверг - думалось тогда Дариньке,- и она
удивилась, услыхав благовест: кому же празднование завтра? И вспомнила: 24
июня. Рождество Крестителя Господня! Она очень почитала этот праздник; с
этим связывалась больная ее тайна. Вспомнив, какой день завтра, она трепетно
затаилась. Виктор Алексеевич спросил, что ее так хорошо встревожило. Она
смутилась: "Так, хорошо... звон..." - и закрыла лицо руками. Он любовался ее
смущеньем, спросил опять, что с ней. Не отнимая рук, она сказала:
- Вспомнила, завтра память Крестителя Господня. Как хорошо, на наше
новоселье.
С возвращения из Петербурга, уже с полгода, он не помнил ее такой.
После страшного и странного, что было с ними, когда он, казалось,
безвозвратно ее утратил, прежнюю, с осветляющими глазами, какую встретил в
келье матушки Агнии в душный июльский вечер, и все полней раскрывавшуюся ему
в новых ликах и обаянии; после ее отчужденности от него и от жизни, Даринька
снова явилась в светлой своей нетронутости. Он хотел видеть ее глаза, но они
прятались в смущенье. И вдруг понял, почему она в радостной тревоге; важное
для нее связывала она с Крестителем,- страстно желанная возможность,
утраченная после тяжелого недуга: носила поясок с молитвой, читала, молясь,
"Славу" Крестителю,- "Ангел из неплодных ложесн произошел еси..." - как-то
она ему открылась. И вот на пороге новой жизни благовест их встречает -