"Иван Шмелев. Пути небесные (часть 1)" - читать интересную книгу автора

Выйдя из монастырских ворот на Тверской бульвар, Виктор Алексеевич даже
и не заметил ни многолюдства, ни "черной ночи", вдруг свалившейся на Москву:
от Триумфальных ворот, с заката, катилась туча, заваливая все отсветы
потухающей зари, все небесные щели, откуда еще, казалось, текла прохлада;
сдавила и высосала воздух и затопляющим ливнем погнала пеструю толпу,
устрашая огнем и грохотом. Виктор Алексеевич стоял на пустом бульваре,
насквозь промокший, смяв свою майскую фуражку и с чего-то размахивая ею,-
"приветствовал Божий гром".
- Я тогда все приветствовал, словно впервые видел,- рассказывал он:-
монастырь, розовато вспыхивавший из тьмы, бившие в кресты молнии. Я был
блаженно счастлив. Все изменилось вдруг, получило чудесный смысл,- какой, я
не понимал еще, но... великий и важный смысл. Будто сразу прозрел душевно...
не отшибком себя почувствовал, как это было раньше, а связанным с о в с е
м... с Божьим громом, с горящими крестами, с лужами даже, с плавающими в них
листьями. Озарило всего меня, и сокровенная тайна бытия вдруг открылась на
миг какой-то, и в с е о п р е д е л и л о с ь, представилось
непреложно-нужным, осмысленным и живым, в свято-премудром Плане,- в "Живой
Механике", а не в "игре явлений"... иначе не могу и выразить: и этот
страшащий гром, и освежающий ливень, и монастырь у веселого бульвара, и
кроткая матушка Агния, и - о н а, девичья чистота и прелесть. Смыло, смело
грозой всю мою духоту-истому, от которой хотел избавиться, и я почувствовал
ликование- все обнять!
Это желание "обнять мир" вышло не от избытка духовности, как у
Дамаскина или Франциска Ассизского, а из родственного сему,- из светлого
озарения любовью.
- С той встречи, с того в и д е н и я в келье, с той освежительной
грозы я полюбил впервые,- рассказывал Виктор Алексеевич,- хотя и любил
раньше. Но те любви не озаряли душу. Да что же э т о?! Она, простая девушка,
монастырка, не сказала мне и двух слов, ничего я о ней не знал, и вот...
только звук ее голоса, грудного, несказанная чистота ее, внятая мною, вдруг,
и эти глаза ее, кроткий и лучезарный свет в них... очаровали меня, пленили и
повели. И, не рассуждая, я вдруг почувствовал, что именно в этом моем
очаровании и есть смысл, какая-то бесконечно-малая того Смысла, который я
ощутил в грозу,- в связанности моей со в с е м.
С того июльского вечера начались для Виктора Алексеевича мучения
любовью и в мучениях - "духовное прорастание". А для Дарьи Ивановны было
совсем иное. В оставленной ею "смертной" значилось так:
"Сердце во мне сомлело, только его голос услыхала. И тут почудилось
мне, что что моя судьба, великая радость-счастье, и большое горе, и страшный
грех. Я побоялась показаться, а сами руки стали повязывать платочек. А
зеркальца не было, и я к ведерку нагнулась, только что воды принесла
цветочки полить, жара была. Взглянула на Страстную Матерь Божию и подумала в
сердце, будто Пречистая мне велит: "Все прими, испей". И вот испила, пью до
сего дня. Сколько мне счастья было, и сколько же мне страдания. А как вышла
и увидала лицо его, и глаза, ласковые ко мне, тут я и отнялась вся и
предалась ему. И такая стала бессильная, что вот возьми меня за руку, н я
ушла бы с ним и все оставила".
И через страницы дальше:
"Тогда томление во мне стало греховное, и он приходил ко мне в
мечтаниях. А молитвы только шептались и не грели сердце".