"Иван Шмелев. Росстани" - читать интересную книгу автора

пошли-и... - поднял Данила Степаныч палку к небу, - в десять этажей!
Накрутили мы с ним... всего!
- Большие вы люди... бо-ольшие стались... Дал Господь!...
И было приятно слушать Даниле Степанычу. Было приятно, что кланялись
проходившие мимо бабы, что прислушивалась к его разговору, чуть приоткрыв
дверь, старуха - сноха Морозова, что приезжал поутру урядник поздравить с
прибытием в родные палестины и стеснялся войти в новый дом с блестящими, как
стекла, полами, что он все может - может жить где угодно, а будет жить
здесь, на полном покое, потому что так хочет и так лучше.
Радовало его, что играют над ним, вертятся через хвосты белые голуби,
которых пугает с крыши сарая вешкой внук Семена; что весело постукивают и
скрипят скворцы, звонко трубит еще не обжившаяся корова; что работник Степан
повел запрягать лошадь - ехать сейчас к обедне в монастырь надо, - ведет и
боится, - что значит не деревенский-то! - что день сегодня теплый, что
Сенька Мороз - вот он, и он, Данила Степаныч, здесь для всех первый и
благодетель, и почитай вся Ключевая кормится его делами.

III

Как-то приказал он Степану взрыть по заборчику, где солнце, грядку под
обещанные сыном левкои. Сел на стул и смотрел, как копает Степан - неумело,
по-бабьи, и сердился. Взял лопату, копнул раза два - устал, задохнулся.
Сказал с досадой:
- На земле живешь, а земного дела не знаешь! Ну-ну, рой...
Слышал, как пахнет отдохнувшей землей, видел, как черна и сильна земля
на его усадьбе: все подымет. И захотелось ему насажать подсолнухов.
Представил себе, как начнут они подыматься, жирные, сильные, и будут желтеть
тяжелыми шапками, в тарелку. Выбрал из московских дюжину самых крупных
зерен, испытал на воду; сам, покряхтывая, нагнулся и насажал рядком. И когда
сажал, вдруг пришло в голову - загадал: вырастет их двенадцать штук - шесть
лет проживет; вырастет шесть штук - три года проживет. Поостерегся загадать:
вырастет двенадцать штук - двенадцать лет проживет. И стало для него важно,
скоро ли и сколько подымется их. И все беспокоился, как бы не запотели от
холоду. На ночь приказывал накрывать соломкой и каждый день приходил на
грядку и смотрел.
И вот, на восьмой день - по календарю высчитал, - стало выпирать сырые
комочки и отсохшие колпачки шелухи, стали подыматься сочные и хрупкие, как
из зеленого воску, дольки. Считал радостно, что два года еще проживет; потом
вышло, что три года еще проживет. И день ото дня становилось их больше, и
скоро все вылезли, вытянули и завернули к земле начинающие худеть и желтеть
дольки, и пошел настоящий рост. Был так рад, что выросли все, что хороший,
легкий у него в комнатах воздух, не заходит сердце, не прибывает вода в
ногах и даже как будто опадать стало у живота. Присмотрелся в зеркало и
нашел, что желтого в лице стало меньше, глаза светлые, борода белым веером,
подумал: "А потому, что много сижу на солнце", - и сказал Арине, чтобы и по
будням зажигала все лампадки. Скучно было одному радоваться, послал за
Семеном Морозовым, повел его на свою грядку, а сам держал за руку, чтобы не
наступил, и показывал осторожно палкой:
- Вот видишь... сам понасажал! Все взошли!
А не сказал, что загадано, - стыдно было. Похлопал Семена по плечу и