"Андрей Валентинович Шмалько. Флегетон " - читать интересную книгу автора

13 января.
11 апреля
Несколько дней ничего не писал, хотя произошло немало интересного.
Прежде всего меня вызвали в штаб и назначили в ночной караул. Я, само собой,
отказался. Конечно, это была дурная фронда, но тут, что называется, нашла
коса на камень, - я твердо стоял на своем. Тогда меня взяли под белы ручки и
повели к начальству. Я ожидал разбирательства с самим Фельдфебелем, но меня
привели не к нему, а к генералу Ноги. Собственно, его фамилия Нога, но мы
его сразу же переименовали в честь командующего японской армией под Артуром.
Ноги усадил меня на раскладной металлический стул, угостил французской
папиросой и повел душеспасительную беседу.
Он, естественно, знает, кто я такой. Помнит о том, что контузию я
получил в бою под Екатеринодаром, когда генерал Марков вел офицеров на
последний приступ. Помнит и о том, что я был контужен под Волновахой, когда
мы остановили Билаша, не пустив его к Таганрогу. Поэтому меня стараются
особенно не обременять мелочами службы и используют главным образом как
преподавателя, то есть по довоенной специальности.
Тут меня подмывало сказать, что к "мелочам службы" меня не особо
подпускают не только из филантропии, но и как человека, служившего с Яковом
Александровичем. Особенно после известных нам событий. И что еще после
первой контузии под Горлицей, в 15-м году, меня хотели направить на
комиссию, но я из гордости отказался. Однако, я не сказал ни первого, ни
второго, поскольку понял, чем занимается генерал Ноги при штабе, и все это
ему, конечно, известно, так сказать, по долгу службы. А он между тем перешел
на совершенно медовый тон и сообщил, что обстановка в лагере нездоровая,
господа марковцы, алексеевцы и дроздовцы никак не могут поделить победных
лавров, и что в эту ночь ожидается генеральное побоище. Поэтому штаб
старается опереться на наиболее преданных офицеров, к числу коих он
безусловно относит нас с поручиком Успенским.
Ну, как говорится, спасибо, уважил. Бедный поручик Успенский, -
выходит, и он у них на карандаше!
Я сделал преданные глаза и потребовал за ночное дежурство двое суток
отпуска с правом съездить в Истанбул. Причем не в одиночку, а, естественно,
с поручиком Успенским, который уже ходил в ночное дежурство. Все это,
разумеется, было несусветной наглостью, но генерал Ноги охотно согласился.
Мне дали под начало двух прапорщиков из Корниловского полка и взвод нижних
чинов, и всю ночь мы блюли наше Голое Поле. Никакого побоища, само собой, не
случилось. Мы задержали троих в дрезину пьяных дроздовцев и какого-то
капитана-марковца, тоже подшофе. Дроздовцев отпустили, а марковца,
оказавшего сопротивление, отволокли куда следует. На этом наши подвиги и
кончились, и на следующий день мы с поручиком Успенским уже плыли на
турецком катере в Царьград.
После мрачного Голого Поля Истанбул несколько оглушал. А вообще город
приятный, веселый, несмотря на грязь и турецкую бестолковщину. Впрочем,
сейчас в нем турок, наверное, меньше, чем господ союзничков и наших вояк.
Когда мы высадились в Золотом Роге, поручик Успенский припомнил, как наши
российские интеллигенты от господина Леонтьева до профессора Милюкова
мечтали о российском воинстве в стенах града Константина. И вот мечта
сбылась: мы, российское воинство, дефилируем через врата Царьграда,
подсчитывая при этом имеющиеся у нас лиры.