"Андрей Валентинович Шмалько. Флегетон " - читать интересную книгу автора

войска Шиллинга и Драгомирова отступали на Одессу и Николаев. В центре, то
есть у нас, в Таврии, образовалась стратегическая пустота, которую и пытался
прикрыть 3 армейский корпус, срочно отводимый к крымским перешейкам. В Крым
рвалась Х11 армия красных под командованием господина-товарища Геккера. В
авангарде господ большевиков шли уже знакомая нам эстонская дивизия и группа
Павлова, между прочим, бывшего офицера лейб-гвардии Волынского полка. Этот
Павлов прошлой осенью изрядно отличился под Орлом и теперь спешил за лаврами
в Крым.
А в Крыму обстановка была паршивая. Полуостров заполнили эвакуированные
разного чина и звания. Забив порты, они требовали немедленного отплытия.
Войскам несколько месяцев не выдавали жалованья, некоторые части
окончательно разложились и перешли на самообеспечение, то есть, попросту к
грабежам. Генерал Субботин, отвечающий за оборону, с положением не
справлялся, а командующий флотом вице-адмирал Ненюков думал только об
эвакуации. Ко всему прочему, поднимала голову большевизия в городах и
зеленая сволочь в горах.
В этих-то условиях Яков Александрович брал не себя оборону полуострова.
Он сообщил, что в его непосредственном распоряжении имеется около трех тысяч
человек, но он надеется, что успеет подойти 34-я дивизия из-под Николаева,
хотя ее положение сложное - уже сейчас она практически окружена. Мы все
переходим в распоряжение генерала Андгуладзе и будем действовать согласно
плану командующего. Последнее, естественно, не расшифровывалось.
Все это Яков Александрович изложил нам настолько спокойно, будто
находился в учебной аудитории Пажеского Его Императорского Величества
корпуса, где он до войны преподавал тактику. Да, преподавательская закваска
неистребима, и я проникся чем-то вроде гордости за коллегу.
После Якова Александровича слово взял Андгуладзе, который, произнеся
нечто похожее на "умрем-умрем", достал какую-то бумагу и начал читать. Это
был приказ Якова Александровича от 31 декабря. В основном, он относился не к
нам, фронтовикам, а разного рода тыловой сволочи, которую командующий
призывал принять человеческий вид и включиться в организацию обороны.
Помнится, имелось в виду "пока берегитесь, а не послушаетесь - не упрекайте
за преждевременную смерть". Это было правильно, но для нас самое большое
значение в приказе имело то, что ему, то есть Якову Александровичу,
приказано удержать Крым, и он это выполнит, во что бы то ни стало. И не
только попросит, но и заставит всех помочь ему. Что ж, начало положено.
Когда все расходились, мне удалось протолкаться к Якову Александровичу,
для чего, правда, пришлось изрядно пихнуть локтем одного полковника в
английской шинели. Яков Александрович узнал меня, мы поздоровались, и он,
естественно, спросил о подполковнике Сорокине. Об этом, собственно, я и
хотел ему сказать. Он понял в чем дело, кивнул и пообещал выяснить и, если
требуется, оказать помощь. Потом он поинтересовался поручиком Голубом,
которого, очевидно, запомнил по Волновахе. Я подозвал поручика, и мы втроем
коротко побеседовали, к вящему неудовольствию столпившихся рядом штабных.
Три бывших преподавателя. Так сказать, наследники Ушинского.
На следующее утро к нам в гимназию примчался вестовой из штаба, и мы
тут же начали собираться. Генерал Андгуладзе приказывал эвакуироваться.
Остатки нашего отряда поступали в его распоряжение и вместе с частями
дивизии отходили на Таганаш, чтобы занять позиции между Мурза-Каяш и
Сивашом. В тот же день мы уехали, и в моих записях следует перерыв вплоть до