"Бернхард Шлинк. Три дня" - читать интересную книгу автора

вдвойне; ему не нравились толстые женщины, его подружки всегда были
стройными, как фотомодели, а Маргарета, никак не реагировавшая на его
обаяние, возможно, была не только подругой Кристианы. Причем, возможно, она
знала о нем больше, чем обыкновенно знают подружки. Вспоминая ту давнюю
единственную ночь с Кристианой, он заново переживал чувство, что его
использовали, и в нем вновь всколыхнулась старая обида. Но в то же время
Кристиана вела себя тогда так странно, что у него опять возникло ощущение,
будто он чего-то недопонял, и к нему вернулся страх, что он не оправдал ее
ожиданий. Неужели он поэтому и согласился приехать? Неужели звонок Кристианы
пробудил в нем желание наконец-то разобраться в том, что же тогда произошло?
- Хочешь попробовать крюшона? - Она протягивала ему бокал, и он понял
по ее выражению, что она повторила вопрос дважды.
Хеннер покраснел.
- Прошу прощения. - Он взял протянутый бокал. - С удовольствием.
Это был крюшон из белых персиков, и его вкус напомнил ему детство,
когда не было желтых персиков, а были только белые, и как мама посадила в
саду два персиковых деревца. Он вернул пустой бокал Маргарете:
- Картофельный салат у меня готов. Еще что-нибудь надо сделать? Ты не
знаешь, где я буду спать?
- Я тебе покажу.
Но на лестнице им навстречу попался Ульрих с женой и дочерью. Низенький
Ульрих с рослой женой и рослой дочерью. После приветствий и объятий Хеннер
дал себя увести на террасу. Суматошность и шумливость Ульриха, как и раньше,
вызвали у него легкое раздражение, и ему не понравилось, как жена Ульриха
смеется, запрокидывая голову, и как длинноногая дочь, в короткой юбчонке и
топике в обтяжку, уселась, надув губки, со скучающим видом нога на ногу,
откровенно и вызывающе позируя.
- Электричества нет. Если захотим послушать выступление федерального
президента, придется идти в мою машину. Недавно в новостях сообщили, что в
воскресенье он будет выступать с речью в Берлинском соборе, и я готов
спорить на что угодно, что он объявит о помиловании Йорга. Весьма
благородно, надо сказать, весьма благородно, что он решил сделать это уже
после того, как Йорг вышел на свободу и успел найти пристанище в тихом
местечке, где его не побеспокоит ни один репортер с камерой. - Ульрих
огляделся вокруг. - Неплохое местечко, неплохое. Но не вечно же ему тут
отсиживаться. Ты не знаешь, какие у него планы? В сфере искусства и культуры
таких, как он, берут в рабочие сцены или помощники осветителя или
пристраивают в корректоры. Мы с удовольствием взяли бы его в одну из наших
зубопротезных лабораторий, но для него это слишком непрестижно. Уж не
обижайтесь, но ведь тогда вы все немного презирали меня за то, что я бросил
университет и стал зубным техником.
И снова Хеннер с трудом смог вспомнить, как оно было тогда. Ульрих
всегда участвовал в демонстрациях, и, когда решили плеснуть в одного
политика масляной кислотой,[7] именно он обеспечил их этой безвредной, но
вонючей жидкостью. Презирали? В те времена трудящийся Ульрих скорее бы уж
вызвал у них уважение, чем презрение. Так он и сказал Ульриху.
- Да уж ладно, ладно! Я иногда читаю твои статьи - журналистика высшего
качества. И то, где ты публикуешься - "Штерн", "Шпигель", "Зюддойче
цайтунг", - сплошь первоклассные издания. Что касается интеллектуальной
деятельности, то это теперь вроде как не по моей части, то есть я слежу за