"Бернхард Шлинк. Сладкий горошек" - читать интересную книгу автора

жизнь. Я тоскую по картинам, а больше всего я тоскую по тебе. Когда я
вернусь, мы все начнем заново, правда?" Он написал, что любит ее, и
подписался. Он представил себе Хельгу, красивую, мягкую и в то же время
твердую, расчетливую и предсказуемую, то холодную, то жаждущую любви и
готовую дарить ее. Ах, эти ночи с Хельгой! "Дорогая Вероника, - писал он в
следующей открытке. Остановился, не зная, что писать дальше. В последнюю
встречу они расстались со скандалом. Она несправедливо обидела его, но он
знал, что она сделала это от отчаяния. Потом она стояла на пороге и кричала
ему вслед, чтобы он убирался к черту, еще и еще раз, и ждала, что он
вернется, обнимет ее и прошепчет ей в ухо, что все образуется. - Когда я
вернусь, мы все начнем заново, правда? Я тоскую по тебе. Я тоскую и по
картинам, но больше всего по тебе. Мне осточертела такая жизнь. Мне
осточертели переговоры, американцы и японцы. Мне осточертел этот город. В
нем жарко и шумно, и я не понимаю, что люди в нем находят. Я люблю тебя.
Томас". Долго сидел он перед третьей открыткой. На ней тоже был изображен
Бруклинский мост в лучах заходящего солнца. "Дорогая Юта! Ты еще помнишь
этот город весной? Сейчас в нем жарко и шумно, и я не понимаю, что люди в
нем находят. Переговоры и американцы с японцами, с которыми я их веду, мне
до смерти осточертели. Мне осточертела моя жизнь и то, что в ней нет больше
места моим картинам и что тебя в ней тоже нет. Я люблю тебя, и мне страшно
тебя не хватает. Когда я вернусь, мы все начнем заново, правда?" Он знал,
как она будет улыбаться, читая эту открытку, удивленно, счастливо и немножко
скептически. В эту улыбку он влюбился двадцать лет назад, она и сейчас
восхищала его. Он наклеил на открытки марки, оставил пиджак на спинке стула,
а газету на столике, пошел к почтовому ящику на другой стороне улицы и
бросил туда открытки.
Он возвратился за столик, наблюдал через окно кафе за уличной суетой.
Окно было открыто, он мог бы при желании крикнуть что-нибудь прохожим или
заговорить с ними. И отделяли их друг от друга лишь каких-то несколько
метров. И наоборот, они, сделав лишь несколько шагов, могли зайти в кафе,
сесть, как и он, за столик, может быть, даже напротив него или рядом с ним.
И вот один свернул с тротуара в кафе, заказал у стойки печенье и кофе,
назвал свое имя, вытащил книгу, бумагу и ручку, кивком подозвал официантку,
когда она, неся заказ на подносе, громко выкликала, который тут Том. Его
тоже звали Том.
Он опять взглянул на улицу. Тротуар был полон людей... Что делали все
эти люди? Вот идут влюбленные, тесно обнявшись, целуясь и глядя в глаза друг
другу, вот папа, мама и ребенок тащат сумки, набитые покупками, вот негр в
каких-то обносках попрошайничает, постоянно попадая в поле его зрения, вот
бредущие не спеша туристы, а вот школьники и какой-то мужчина в коричневых
брюках и куртке подает посылки в машину "Юнайтед парсел". Что они все делают
и зачем они все это делают? Зачем эта девушка, такая милая и хорошенькая,
обнимает этого наглого прыщавого придурка? Зачем родители родили этого
визгливого мучителя, воспитывают его, покупают ему игрушки? Папочка, похоже,
какой-то ученый неудачник, который много мнит о себе, а ей и забот с
ребенком слишком много. Чего ждет этот попрошайка и почему он вообще решил,
что может чего-то ждать? Кого это интересует? Кому будет не хватать этих
беспричинно веселых туристов, если даже они провалятся в тартарары? А кому -
этих школьников, если б даже они сейчас взяли и все сгинули? Родителям? Не
все ли равно, будет ли не хватать родителям сегодня их, а завтра - их