"Бернхард Шлинк. Измена" - читать интересную книгу автора

уроков или от книги, которую она как раз читала.
Однако лишь летом 1987 года, когда мы вместе проводили отпуск в
Болгарии, она заговорила о наших отношениях. Сказала, что поначалу считала
меня легкомысленным и опасалась, что Свен в конце концов разочаруется во
мне.
- Он так радовался вашему знакомству и боялся, что ты не придешь на
встречу. Он и потом еще долго радовался и одновременно боялся. Вы не
представляете себе, что означает знакомство с одним из вас, близкое
знакомство. Это открывает новый мир, в духовном отношении, да и чего
скрывать - в материальном тоже; таким знакомым можно хвастать, показывать
его всем друзьям, ревниво оберегая. При этом всегда страшно, что наша
экзотическая привлекательность вам прискучит, надоест и вы заинтересуетесь
другими вещами или людьми.
Я мог бы ответить, что они тоже открыли для меня новый мир. Причем
отнюдь не экзотический с его быстро преходящими прелестями, открылась другая
половина нашего мира, разделенного стеной и железным занавесом. Благодаря
этому я чувствовал себя дома во всем Берлине, почти во всей Германии и даже
почти на всей земле.
Вместо этого я возразил. Мол, мне нет никакого дела до того, что миры у
нас разные и что кто-то торгует доступом к одному миру в обмен на доступ к
другому. Мы должны оставаться друзьями, а не менялами. Я не хочу быть
западником, а они не должны быть восточниками. Будем просто людьми.
- Ты же не можешь не замечать Стены. Не замечать того, что дружба с
нами не такая, как твои отношения с друзьями там или наши отношения с
друзьями здесь. Мы шли по пляжу. Мы с Паулой любили вставать пораньше, когда
солнце только всходило над морем. Жили мы в разных отелях: она - в отеле для
восточных туристов, я - для западных; на рассвете мы встречались у пристани
и гуляли до завтрака. Ходили босиком.
- Смотри, - сказала она, наступив на мокрый песок, с которого только
что схлынула волна, и сделав шаг назад, - набегут еще две-три волны, и
ничего не останется.
- Ну и что?
- Ничего.

4

Мы долго не разговаривали о политике. Во второй половине восьмидесятых
мир успокоился. Восток продолжал быть Востоком, хотя постарел, подустал и
сделался мудрее, а Запад, которому уже не приходилось ни чего-либо бояться,
ни что-либо доказывать, был сытым и довольным. О какой политике тут
прикажете говорить?
После государственных экзаменов я три года проработал в Штутгарте,
ассистентом одной из фракций тамошнего ландтага. Поначалу политика захватила
меня, затем разочаровала. В Берлине моих политических интересов хватало лишь
на то, чтобы регулярно просматривать газеты. Ту политическую информацию,
которая мне требовалась для работы в качестве социального судьи, я получал
из специальных журналов и из бесед с коллегами. Что касается Свена и Паулы,
то я знал, что они ежедневно слушают большую информационную программу
Немецкого радио;* газет они не выписывали, а кроме того, они хотели, чтобы
Юлия росла без телевизора, поэтому такового дома не имелось. Мне казалось,