"Александр Шленский. Эффект Заебека" - читать интересную книгу автора

гармонию в одной голой пизде, безо всяких прикрас. Вот так и Витя Пыхтяев
нашел свою гармонию в доме номер 22А.
За тонкими щелястыми стенками-переборками невозможно скрыть никаких
проявлений жизни, даже если очень стараться. Но никто из жильцов особо и не
старался их скрывать. Витя был очень пытлив к жизни, он с детской
любознательностью наблюдал за жизнью жильцов- соседей через щели в стенах,
как врач-гинеколог наблюдает за деятельностью женского организма через щель,
предоставленную природой отнюдь не для наблюдения. Таких замечательных щелей
в природе, к сожалению, очень мало, и человек вынужден вести себя по
отношению к природе крайне грубо и бестактно, прорубая и проковыривая
необходимые щели и дыры для наблюдения и вмешательства, в случае отсутствия
естественных отверстий. В сущности, любая информация, полученная разумом от
природы - это новая свежая рана на теле природы с одной стороны и новая
скорбь познающего разума - с другой. От постоянного и непрерывного
взаимодействия человека и природы ни одной из воюющих сторон легче, в общем,
не становится.
Витя Пыхтяев понял эту простую истину очень рано, наблюдая, как жильцы
воровали по мелочи друг у друга, как ошпаривались кипятком, чистили картошку
и лук, как стирали вонючее белье в грязном корыте, как считали засаленные
мятые рубли, пили водку, похмелялись и снова пили, как зачинали-наебывали,
рожали и нянчили детей, продавали краденое, садились в тюрьму, выходили из
тюрьмы, ложились в больницу, в конце концов, просто умирали и переселялись
на Сысоевское кладбище. "Эк ты хватился!",- говаривали бывало бурчанцы,-
"Петрович-то уж полгода как на Сысоеве!".
Витя Пыхтяев очень любил Сысоевское кладбище. Он любил бродить между
могилами и рассматривать фотографии и надписи, любил смотреть, как угрюмые
мужики копали новые могилы. Эти страшные ямы в земле не вызывали у Вити
никакого ужаса. Все казалось ему очень простым и естественным. Несмотря на
ранний возраст эти ямы манили Витю к себе, притягивали и очаровывали его
своими зияющими пустотами и вывороченной из глубины мягкой клейкой глиной.
Они рассказывали волшебные сказки о пушистой постели, нашептывали слова
утешения и обещали последний приют усталому страдальцу. Витя любил сидеть на
краю свежевырытых могил, болтая ногами, и слушать эти сказки под
аккомпанемент гула и рокота большой автотрассы, проходящей почти впритирку к
кладбищенской ограде.
Когда нибудь, увы, мой читатель, похоронят и меня. Я хотел бы лежать на
придорожном сельском кладбище у самого края дороги, под покосившимся камнем,
и денно и нощно слушать гул моторов и шорох автомобильных шин. Как знать,
может быть, и ты когда-нибудь проедешь мимо... Наша встреча будет коротка, и
ты никогда о ней не узнаешь. А о многом ли ты вообще знаешь, мой милый
читатель, многое ли ты можешь почувствовать? И если я скажу, что мертвые
иной раз чувствуют и понимают лучше и тоньше, чем живые, что ты можешь на
это возразить?
Наискосок через дорогу от дома номер 22А по Первомайскому проспекту
находится угрюмое трехэтажное здание, напоминающее своим видом тюрьму. На
здании, однако, имеется мемориальная доска, на которой под слоем пыли и
грязи можно прочитать надпись: "Эту школу окончил в 1937 году известный
академик Иван Арсентьевич Клюшкин-Перхунов". Есть и вывеска с надписью
"Средняя школа номер сорок пять с производственным обучением".
Витя Пыхтяев был не только страстным и неутомимым наблюдателем жизни и