"Иосиф Шкловский. Эшелон: невыдуманные рассказы (полный вариант)" - читать интересную книгу автора

Но все мы, юноши и девушки, населявшие эти бараки, были так молоды, так
веселы и беззаботны! Для юности, когда вся жизнь впереди, эти "трудности
быта", как тогда говорили, были пустяком. Особенно летом, когда рядом
чудесный старинный парк, окружающий Шереметевский дворец, где мы в тени
вековых дубов иногда даже занимались. Ещё не были залиты асфальтом дорожки
этого знаменитого парка. Ещё только-только начиналось строительство ВДНХ.
Ещё не была построена чудовищная Останкинская башня. Ещё можно было купаться
и кататься на лодках в Останкинских прудах. И вообще полная железобетонная
реконструкция этого северо-западного угла Москвы была впереди. Тогда мы были
ещё близки к природе и порядочно удалены от деканатов и вузкомов.
Последнее обстоятельство в немалой степени способствовало
специфическому духу "вольной слободы", пропитывавшему останкинскую жизнь.
Прямо скажем: идейно-воспитательная работа в Останкинском студенческом
городке была изрядно запущена. Нравы господствовали довольно дикие. Подобно
волнам прибоя, нас захлестывали разного рода массовые психозы. То это была
итальянская лапта - своеобразный гибрид волейбола и регби, то бильярд на
подшипниковых шариках, то карты. В этих увлечениях мы совершенно не знали
меры (о, юность!). Так, например, я однажды, получив стипендию, всю ночь
играл с Васей Малютиным в очко и под утро, играя по маленькой, продулся до
нуля. Боже, как я ненавидел тогда серьёзного и методичного Васю, как я
бесился оттого, что проигрывал в эту идиотски-примитивную игру, где,
казалось бы, шансы сторон абсолютно равны, но тем не менее, вопреки всем
законам теории вероятности, он выигрывал, а я проигрывал! Причём никакого
мухлежа с его стороны заведомо не было. Вот тут-то я понял, что самая
сильная страсть в жизни - это страсть отыграться. Как я прожил тот месяц, не
помню. А ещё у нас была шахматная эпидемия. В те далёкие годы в Москве
проходило несколько международных шахматных турниров с участием таких
светил, как Ласкер, Капабланка, Эйве. Затаив дыхание, мы следили за
титанической борьбой за шахматную корону мира между Алехиным и Эйве.
Конечно, мы исступлённо болели за бывшего москвича Алехина, хоть и был он
эмигрантом. В этом отношении мы опережали своё время и идеологически
находились уже в послевоенных годах расцвета русского патриотизма. Эти
турниры создавали благоприятный климат для возникновения эпидемии шахматной
лихорадки, принявшей самые уродливые формы.
Господствовала некая чудовищная версия "блица", конечно, без часов,
когда на ход даются секунды и стоит дикий ор болельщиков и противника. Даже
сейчас я слышу торжествующий рык счастливого победителя: "А ты боялась!" -
сбивающего твоего короля своим королём (бывало и такое - понятие "шах"
отсутствовало). В день я играл до 40 партий, лекции, конечно, пропускал.
Кстати, по причине такого рода "стиля" я так и не научился сколько-нибудь
прилично играть в шахматы. А сейчас глубоко к ним равнодушен, если не
сказать больше.
Часто играли "на интерес", придумывая самые изощрённые наказания для
несчастного
проигравшего. Тут особенно отличался ваш покорный слуга. Дело в том,
что я одно время жил в одной комнате с упомянутым выше Васей Малютиным. Этот
высокий, костлявый молчаливый парень, потомственный крестьянин, обладавший
неимоверной физической силой, весьма неодобрительно относился к нашим диким
"городским" забавам. Долгими часами он сидел за убогим столом в комнате
общежития, упорно вгрызаясь в гранит науки. Изредка я ему помогал - мне