"Зинаида Шишова. Великое плавание (Исторический роман) " - читать интересную книгу автора

теперешней ноши, но сейчас у меня от волнения подкашивались ноги.
Голова юноши перекатывалась на моем плече, как котомка за спиной
богомольца. Мои ноги скользили по рыбьим внутренностям, там и сям
разбросанным на площади. С трудом обходя целые полчища визжащих и воющих
кошек, которыми полна Генуя, я прошел Приморскую улицу и свернул в наш
переулок.
Мне пришлось трижды постучать, прежде чем хозяин поднял окно.
- Что ты так поздно, Ческо? Ну, как понравилось его преосвященству
блюдо?. . - спросил он и вдруг, увидев мою скорбную ношу, попятился в ужасе
и воскликнул: - Что такое, что это за человек?
- Синьор Тульпи, - сказал я, - во имя Христа распятого дайте приют
этому несчастному! Я не знаю, жив ли он, но мы обязаны сделать все
возможное, чтобы вернуть его к жизни.
- Во имя Христа распятого, - ответил мастер, - отнеси-ка его туда,
откуда взял. Если он мертв, он не сделается от этого мертвее, а если жив, то
скорее очнется на улице, чем в душной мастерской. Теперь такое тревожное
время, что нельзя прятать в доме раненого мужчину. А может быть, это враг
церкви или республики.
- Синьор, - крикнул я в отчаянии, - ведь он еще мальчик! И, конечно,
он верует в святую троицу, так же как и мы с вами.
Но хозяин уже с грохотом опустил окно.
- Хорошо же, - сказал я, стискивая зубы, - может быть, вы уже не
увидите ни меня, ни блюда, но я не оставлю беднягу одного!
С трудом перетащил я раненого на теневую сторону улицы и прислонил к
фонтану. Я обмыл его лицо холодной водой.
"Если он не очнется, - думал я, - мне придется отнести его тело к
городской страже. И тогда пускай господь бог простит мне мое невольное
прегрешение".
Я понимал, что дело мое плохо. К хозяину как будто уже нельзя было
вернуться, об архиепископе я боялся даже подумать. А тут еще раненый никак
не приходил в себя.
Рыдания подступили к моему горлу, и вдруг я почувствовал, что мои щеки
мокры от слез.
Жара начала спадать, и к фонтану стали собираться женщины. Каждая,
проходя мимо меня, считала своимдолгом расспросить о случившемся, и мне
надоело уже отвечать на вопросы.
- Какой хорошенький молодой господин и какой бледный! - вдруг
закричала жена мастера Баччоли, и я содрогнулся от ужаса, так как впервые
мысль о том, что я ранил благородного, пришла мне в голову.
Я внимательно пригляделся к юноше. Лицо его было белое и нежное, как у
мадонны в церкви Зачатия. Ресницы лежали на его щеках, как тень от пера.
Волосы его были прямые и длинные; в тени они казались совершенно черными, а
на солнце в них плясали золотые и фиолетовые искры.
Разглядев его руки, я вздохнул с облегчением. Они были грубые,
обветренные и сплошь усеяны маленькими трещинками, в которые набилась
краска.
Нет, это не был благородный господин - слишком вытерто было сукно на
его камзоле и слишком грубой и стоптанной была его обувь.
Я еще раз обмыл его лицо и смочил губы, но он даже не пошевелился.
Неужели мне суждено в четырнадцать лет стать убийцей?