"Светлана Шишкова-Шипунова. Дураки и умники (Газетный роман) " - читать интересную книгу автора

какой эффект произведет эта новость на опоздавшего.
Новость произвела на него довольно странное впечатление: в глазах его
на секунду загорелся и тут же погас огонек нечаянного возбуждения и даже,
кажется, тень улыбки промелькнула. Однако, если бы редактор заглянул в этот
момент в глаза кое-кому еще из сидевших за столом сотрудников, он заметил бы
в них те же бесовские искорки и нервно блуждающие полуулыбки, когда они
переглядывались друг с другом. Было похоже на то, как ребенок, которого
взяли с собой на похороны, вдруг мучительно хочет рассмеяться - не потому,
что смешно, смешного как раз ничего нет - дедушка неживой лежит в гробу,
взрослые плачут, - а потому, что нельзя, и предупредили, что нельзя: "Ты
только смотри, не смейся там и не балуйся!" Сотрудники газеты были люди
молодые и беспечные, на их памяти генеральные секретари еще не умирали, и
сейчас их распирало почти детское любопытство, смешанное с профессиональным
интересом: что теперь будет и как.
Сева Фрязин был к тому же человек абсолютно аполитичный, по этой
причине ему никогда не поручали написание передовых статей, отчетов с
комсомольских мероприятий и серьезных критических материалов на
производственные темы. Над его рабочим столом висел известный портрет
Хемингуэя, а сам он ходил в обвислом, горчичного цвета свитере без горла и
одно время даже отпустил небольшую бородку и пробовал курить трубку. Сева
был в редакции на особом положении, ему прощалось многое из того, что не
прощалось другим, потому что Сева был талант. Так, как он, в редакции не
умел писать никто. Редакционные девушки говорили, что если бы Сева не был
так ленив и так равнодушен к собственной судьбе, а также "меньше заглядывал
в рюмочку", он, возможно, мог бы стать настоящим писателем. Сева писал
короткими, отрывистыми фразами, в них были чувство и настроение, и уж во
всяком случае полностью отсутствовали газетные штампы. Сева никогда не мог
бы написать материал, который начинался бы словами: "Юноши и девушки
Благополученской области, как и вся советская молодежь, ударным трудом..." и
т. д. Скорее первая фраза его заметки могла состоять из одного какого-нибудь
слова, например: "Штормило". Штормило - и все, в этом был весь Сева. Лучше
всего ему удавались репортажи о всяких необыкновенных событиях и
происшествиях, и если где-то случалось хотя бы небольшое землетрясение или
наводнение, или сход снежных лавин, Сева тут же просыпался от спячки, мчался
на место и наутро диктовал по телефону потрясающий текст, становившийся
украшением номера. Но сенсации случались в Благополученске и его
окрестностях крайне редко, и в остальное время Сева скучал, читал книжки,
преимущественно стихи малоизвестных и даже запрещенных поэтов, и раз в день
ходил на Старый рынок пить пиво.
Ко всему еще, не каждую сенсацию пропускал приходящий цензор по фамилии
Щусь - пожилой человек с сильным дефектом речи, так что никогда нельзя было
понять, что он говорит, и спорить поэтому было бесполезно. Цензор сидел в
отдельной комнатке по пути из редакции в наборный цех и, начиная с обеда,
неторопливо вычитывал одну за другой полосы обеих областных газет, при этом
он перечеркивал синим карандашом крест-накрест уже прочитанные материалы, а
то, что вызывало у него сомнения, обводил красным карандашом и молча отдавал
дежурному по номеру, что означало: с этим абзацем он не пропустит, думайте,
как изменить или сократить, иначе подписано не будет. Особенно зорко цензор
следил, чтобы не проскочило упоминание о воинских частях, расположенных в
Благополученской области, не говоря уже про какие-либо сведения об их