– Да, не боись, – отмахнулась Пика. – До вечера еще полно времени. Из графика не выбиваемся. Но ты учти, я на такую трансформацию не пойду.
– Ну и не ходи, – согласилась Лиса. – И я, наверное, зря сделала. Никому это не надо.
– Ты о чем?
– Да, так, – ей было тоскливо сейчас и хотелось плакать, но она не могла себе этого позволить. В самом деле, зачем? Ведь, даже если он жив, и она его найдет, нужна ли ему будет эта, чужая – какой бы ни стала она теперь красавицей – женщина? Он не захотел быть с ней тогда, когда она была настоящей. Ушел, оставил, и никогда не искал, так ради чего она все это затеяла? Для дела или для себя?
– Кушать хочется, – сказала она жалобно и сама удивилась, что способна так говорить. Так она уже давным-давно не говорила.
– Еще бы не хотелось, – хмыкнула Дама Пик. – Тебя же, милая, наизнанку вывернуло. Все подчистую!
– Я что?
– Все! – хохотнула Пика. – Я такого стриптиза даже представить не могла! Из всех дырок, как в Петродворце!
– Я… – ей стало мучительно стыдно. – Я все уберу!
– Ну ты, Нота, или больная на голову, или меня плохо знаешь. Все путем, командир. Я там прибрала, и тебя заодно вымыла, а то амбре, знаешь ли. Лежи пока, сейчас кушать принесу.
Дама Пик встала и, не оглядываясь, быстро вышла из спальни. Лиса осмотрелась. Это была одна из комнат верхнего этажа, в которой она, кажется, никогда раньше не бывала, что не мудрено. Так уж сложилось, что в доме Быка она хорошо знала только подвал, кухню, да еще ванную, в которой обычно принимала душ, а сегодня… Лиса приподняла руку и посмотрела на нее взглядом естествоиспытателя. Так должен был, наверное, смотреть академик Павлов на своих подопытных собак.
Кожа у нее теперь была матово-белая, гладкая, и даже на взгляд, нежная и шелковистая, пальцы длинные, тонкие с перламутровыми ухоженными ноготками. Лиса провела взглядом от трогательно узкого запястья вверх по предплечью и выше, скосила глаза вниз… Красивая рука, вполне зрелая полная грудь с задранными вверх розовыми сосками…
"Оно того стоило?"
Возможно, что и стоило. Ее лицо в СССР теперь не будет знать только ленивый. Правда, на старых фотографиях она была совсем молоденькая, но у КГБ и милиции есть специальные программы, состарят девочку, "подретушируют" на фотошопе, и вперед. Интересно, что ей повесят? Убийство инкассатора или намеренное распространение СПИДА? Политика партии в этом вопросе не меняется уже тридцать лет. Никакого упоминания о магах и волшебниках, одна суровая правда жизни, от которой хочется выть. Однако теперь пусть поищут. По такому случаю можно будет сменить все псевдо до единого, отправив Ноту, Бьянку и Чудо в отставку, впрочем, не сразу, а по мере появления новых тварей преисподней.
Мысль о преисподней напомнила ей, о Кайданове, и о том, что пока все не кончится, с донной Рапозой ей расставаться не с руки.
"А когда все кончится? – хороший вопрос, но ответ на него у нее уже был заготовлен. – Я обещала Махно, и установила крайнюю дату. Полгода. Вот тогда мы с ней и простимся, если будет кому и с кем".
Лиса откинула одеяло и, преодолевая слабость, слезла с кровати. Ноги – ее новые длинные и ровные ноги – едва держали, но, как Лиса знала, слабость вскоре должна была пройти, если только она себе ничего не испортила. Трансформации такой глубины были изучены слабо, да и тех, кто был на них способен, судя по всему, в мире было немного. Однако в Городе на эту тему ходило множество зловещих слухов, часть из которых, наверняка, была дезой спецслужб, но, с другой стороны, как говорится, дыма без огня не бывает. А она выполнила полное обращение впервые в жизни.
Лиса огляделась в поисках зеркала, но его в комнате, к сожалению, не оказалось.
"Жаль, – вздохнула она. – Хотелось бы взглянуть, что там вышло".
Сейчас, стоя на медленно обретающих жизнь "чужих" ногах, Лиса мучительно пыталась вспомнить, какой образ держала в воображении, когда творила свою безумную волшбу. Однако ничего определенного на этот счет в памяти не сохранилось. Все стерла чудовищная боль.
"Красота требует жертв?" – спросила она себя, с содроганием вспоминая тот ужас, который пришел к ней вместе с трансформацией, и, не раздумывая, резко – на одном выдохе нанесла несколько ударов, направленных в тех мнимых троих, которые вдруг атаковали ее сразу с трех направлений. Выброс адреналина запустил сердце в бег, кровь ударила в голову, и, выходя из контакта с "третьим", которого – если бы он был с ней одного роста – она лишила "стомпинг киком"[15] яиц, Лиса потеряла баланс и начала заваливаться на спину, но все-таки вывернулась и упала на руки.
– Обана! – обалдело произнес за ее спиной Алекс.
– Стучаться надо, – сказала она зло, поднимаясь на ноги. – Отвернись!
Она шагнула к постели, схватила с нее одеяло и поспешно завернулась в него, как в плащ.
– Ну? – спросила она, поворачиваясь к двери, в которой спиной к ней стоял Алекс. – Какие новости в эфире? Кстати, ты можешь повернуться.
– Ты в этом вполне уверена? – напряженным голосом спросил Алекс, шея и уши которого полыхали сейчас большевистским кумачом.
– Вполне.
– Ну тогда… Ой!
– Что еще? – раздраженно спросила Лиса, глядя на лупающего глазами Алекса.
– Я… – сказал Алекс и замолчал.
– Ты, – напомнила ему Лиса через несколько секунд.
– Да, – выдохнул, опомнившись Алекс. – Я того. Пика сказала, что ты очнулась, вот я и хотел…
Он снова остановился, впившись взглядом в ее лицо.
"Интересно, что у меня такое с лицом?"
– Я сейчас! – вдруг выкрикнул Алекс и опрометью выскочил из комнаты.
Лиса проводила его взглядом и почти с такой же скоростью бросилась в ванную. Влетев туда, она включила свет и уставилась в зеркало.
"Н-да!" – из зазеркалья на нее смотрела встревоженная девушка лет двадцати пяти, из тех, кого Лиса всю жизнь на дух не переносила. С лицом у девушки все было нормально: правильные черты, голубые глаза, пухлые губки. Вот только все это было красивенькое, а не красивое, если вы понимаете, о чем идет речь. Усредненное, стандартное, вполне подходящее для дешевых журналов для мужчин, но лишенное обаяния, которое почти всегда есть отражение внутреннего содержания. К тому же мочалка была еще и крашеная. Лиса распахнула одеяло и убедилась, что не ошиблась, если эта дамочка и была блондинкой, то только химической.
"Н-да, – скептически повторила она, рассматривая свое тело. – Впрочем, оно и не плохо".
Действительно, при том, что, судя по всему, ее боевые навыки и тренированные мышцы остались при ней, лишь спрятавшись от чужих глаз под гладкой кожей и умеренной жировой прослойкой, новая личина была много лучше любой другой. Хотя бы потому, что никто в здравом уме и твердой памяти не заподозрит в этой крашеной бляди смертельно опасную Ноту, разыскиваемую всеми спецслужбами Варшавского Договора.
От размышлений о собственном облике ее отвлек стук в дверь.
– Нота? – спросил из-за двери Алекс. – Ты здесь?
– Здесь, – ответила она, запахивая одеяло, и стараясь не думать о том, что с этой глупой физиономией ей теперь предстоит жить и, возможно, с нею же – умереть. – Заходи, я прикрылась.
– Я это, – сказал Алекс, осторожно приоткрывая дверь. – Вот…
И он протянул ей отпечатанную на принтере картинку.
– Ты только не обижайся.
– А чего мне…? – Лиса взяла из его рук лист, взглянула и замолчала, не завершив начатой фразы.
Ну что сказать? Дело было не в том, что это была картинка, скачанная с какого-нибудь буржуйского порнографического сайта, и не в том, что изображение голой девушки, сидящей верхом на лошади, могло шокировать Лису. Дело было в другом. По заросшему ромашками горному склону, на пегой лошадке ехала сама Лиса. То есть, не она сама, разумеется, а кто-то, как две капли воды на нее, какой она теперь стала, похожий. Только моложе лет на десять.
– Кто это? – спросила она, сверившись с отражением в зеркале.
– Доминика Граф, – ответил от двери Алекс.
– И?
– Я выбрал тебе ее биографию, – пожал плечами Алекс. – Она из Мюнхена, сирота, последний родственник – дядя по материнской линии – умер два года назад, а она умерла шесть лет назад от передозировки наркотика. Ну я записи в полицейском управлении и больнице подправил, так что она вроде бы жива. Я там еще в базы данных аэропортов изменения внес, так что получается, что Доминика уезжала в Бразилию и жила там пять лет. И все остальное тоже, налоговое управление, социальная служба, водительская лицензия, регистрация при переходе на единый паспорт, номер, серия…
– А это что? – встряхнула Лиса картинкой.
– Она снялась в нескольких фотосессиях, – виновато сказал Алекс. – Лет семь назад, но я думаю, сейчас ее уже никто не помнит.
– Когда ты ее нашел?
– А черт его знает, – пожал плечами Алекс. – Утром.
– Утром?
– Ну не помню я, – огрызнулся Алекс. – Я одновременно в пяти разных сетях сидел… Постой! Точно! – он хлопнул себя по лбу и рассмеялся. – Я же тебя, ну, то есть ее регистрировал в аэропорту Франкфурта. Она вылетела девятичасовым рейсом, так что нашел я ее, скорее всего, как и обещал, часов в семь!
– В семь, – повторила за ним Лиса. – А в девять она вылетела из Франкфурта… Куда?
– В Хельсинки.
– Зачем? – спросила Лиса, стараясь, чтобы голос не выдал охватившего ее волнения.
– Извини, – виновато улыбнулся Алекс. – Голова дырявая. Я когда из "полета" возвращаюсь, всегда не совсем в себе.
Он покачал головой, достал из воздуха дымящуюся сигарету и затянулся.
– Ну! – поторопила его Лиса, которую снедало нетерпение.
– Так, – сказал Алекс, выпустив дым. – Значит, так. Махно назначил встречу послезавтра, ночью, в Пушкинском парке, это в Пушкине, под Питером…
– Я знаю, где это, – прервала его Лиса. – Дальше.
– Ну я и подумал, что там же финская граница недалеко…
– Ты начал говорить о Махно, – снова прервала его Лиса.
– Ах, да, Махно, – снова улыбнулся Алекс. – Вий, это его оператор,[16] сказал, что будет немецкий. Он у Махно в последнее время, вроде, легче всего идет. Вот я и побежал, искать нам немецкие биографии.
– Пика по-немецки средне говорит, – напомнила ему Лиса, думая, впрочем, о другом.
– А она у нас будет беглой чешкой, по-чешски-то она трепится дай бог всякому.
– Хорошо, – кивнула Лиса. – Замечательно. Сделай мне тоже, – кивнула она на сигарету в его руке.
– Крепкие, – предупредил Алекс, вытаскивая из ниоткуда новую зажженную сигарету. – Пожалуйста.
– Спасибо, – она взяла сигарету и сразу же затянулась, предполагая, впрочем, что на "голодный" желудок и на фоне общей слабости ничего хорошего из этого не выйдет. – Что Махно хочет взамен?
– Ничего, – усмехнулся в ответ Алекс, который, хотя и работал с ней уже пять лет, ничему в этом деле так и не научился. – Так всякие глупости, танцевать с тобой хочет.
"Я обещала Махно, и установила крайнюю дату. Полгода, – вспомнила она вдруг. – Так когда же я успела ему это пообещать?"
– Приглашает на танец, – уточнила Лиса.
– Да, – заулыбался Алекс. – Точно. Ты же его знаешь! Опять носится с идеей грохнуть кого-нибудь из Политбюро.
"Ох, какой же ты еще ребенок, – с тоской подумала она, глядя на толстенького, с круглым брюшком и розовыми щечками лысеющего юношу. – Но, может быть, оно и к лучшему! А долги надо возвращать".
– Хорошо, – сказала она вслух. – Передай, я согласна, но не раньше, чем через полгода. Что со вторым делом?
– С Израилем облом, – развел руками Алекс. – У них все базы данных на иврите. Ничего не прочесть, так что я пока в Германии ищу, но там этих больниц… Вот сейчас отдохну и снова "полечу".
– А что ты мне забыл рассказать про Израиль? – спросила она, почувствовав что-то, ненароком мелькнувшее в розовом тумане его сознания.
– Да, ерунда, – махнул рукой Алекс. – Там мелькнул один текст на русском, но это не тот, кто тебе нужен.
– Алекс, – тихо сказала Лиса, зная, что от такого ее голоса у многих сердце в пятки уходит. – Это я буду решать, кто мне нужен. Излагай!
– Да нечего излагать, – огрызнулся испуганный парень. – Письмо. Запрос в МВД СССР. Больница Ихилов разыскивает родственников одного больного эмигранта, но он под твое описание не подходит.
– Почему?
– Ему пятьдесят восемь, и он не кататоник, – объяснил Алекс.
– А кто?
– У него какая-то болезнь, я не понял, если честно. Называется "Лобный синдром".
– Сколько лет?
– Я же сказал, пятьдесят восемь.
– Сколько лет он болеет? – стараясь держать себя в руках и не раздражаться по пустякам, объяснила Лиса.
– Десять.
– А эмигрировал когда?
– Со второй волной, в восемьдесят седьмом. Я же тебе сказал, не наш клиент.
– Не наш, – повторила она за ним.
"Не наш?"
– Ну! – как бы подтверждая ее мысли, пожал плечами Алекс.
– В чем выражается болезнь? – все-таки спросила Лиса.
– Не знаю, – развел толстенькими ручками Алекс. – Я же не врач, Нота, а у них все этими их рыболовными крючками записано.
– Так иди и узнай, – приказала она. – И про него все узнай.