"Николай Шипилов. Мы - из дурдома" - читать интересную книгу автора

жест лапками, словно останавливая несущийся на него панелевоз. - Однако, как
бы то ни было, но... - красовался перед коллегами румяный Асклепий. - Но, на
мой взгляд, именно русская церковь сегодня несет прямую ответственность за
деформацию русского психотипа. Так что же у тебя, Алеша, было все-таки до
первого поступления к нам? - вежливо спросил он, утирая платком обильные
слезы смеха.
Профессор еще не знал, что однажды, возвращаясь с коллективной копки
колхозной картошки, он нажмет кнопку связи с кабиной машиниста электровоза и
попросит того ехать быстрей, поскольку он, профессор Н-кий, опаздывает на
обход. Машинист безотлагательно сообщит, куда следует, и на перроне
профессора встретят подчиненные ему еще вчера санитары. Они сопроводят мэтра
в отдельную палату Яшкинской клиники.
А пока я отвечаю на его вопрос:
- У меня были навязчивости. Страхи, неуверенность, тоскливость... -
перечислял я то, что сегодня свойственно уже миллионам людей в России. - Я
очень боюсь умереть, боюсь, что меня съедят черви. Я очень боюсь даже
дождевых червей, когда копаю картошку... Потому я стесняюсь разговаривать с
девушками и с другими людьми. Я смотрю на них и думаю: они умрут, они уже
покойники. Особенно жаль мне деток человеческих. Мне делается их очень
жалко, до слез бывает. Зачем они родились, если нет Бога? Мне хочется
спросить людей: не страшно ли им тоже, когда они смотрят на меня, одетого в
рубаху Пьеро?.. Но я стесняюсь спросить их об этом и тогда ухожу писать
стихи.
Одним из присутствующих здесь садистов-очкариков был господин с таким
выражением лица, словно собраться с мыслями ему мешал огромный шприц, на
который он ухитрился сесть. Казалось, что лишь ложный стыд мешал ему
спрыгнуть с иглы, послюнить указательный палец, а затем публично обнажить
ягодицу и потереть больное место этим пальцем. Он елозил, елозил, а потом
улучил момент стрелою острой мысли и сказал, заикаясь:
- У-у-у-мен сте-э-э-эрвец! А-а-апять св-а-а-его Бо-о-оженьку
вве-э-э-эрнул! - и произвел запись в блокнотик. - Сви-и... свидригайловщина,
пра-а-во слово! З-з-знает, си-и-имулянт чертов, что занятия ли-и-итературой
и... и-изобретательством - у-у-уже сами по се-э-эбе есть проявления
ла-а-атентной шизофрении, что бли-и-истательно доказал а-а-академик
Сне-э-эжневский! - и утер вскипевшую на малиновом варенье уст пенку.
- Никто не знает, коллега, где кончается яркая личность и начинается
личность психически нездоровая, - успел заметить я. - Может, это я как раз
психиатр, а не вы, адепт "карательной психиатрии"!
- А-а-ах не-е-е-годяй!- обиделся адепт.
Но тут уже на заику зашикали коллеги, а заведующая нашим отделением
Людмила Марковна неожиданно встала и, успевая одернуть короткий халатик
ближе к великолепно округлым коленкам, сказала с заметным раздражением:
- Откуда вы знаете, коллега, что Алеша - симулянт чертов? Вы что,
тестировали его? Да, да, и еще раз - да! Да, Алеша - идиот. Но помните,
коллеги: споря с идиотом, вы сами выглядите не намного лучше!
Она сказала двусмысленность, но я понял, о чем она сказала. Потом Люся
подошла ко мне и внимательно посмотрела мне в невинные глаза своими
ослепительно синими глазами: не травмирован ли я психически? У нас с ней
были особо доверительные отношения без физической близости и модных
мерзостей, связанных, вероятно, с новизной ощущений. Она слепила, но я не