"Эдуард Шим. Ребята с нашего двора (современная повесть в нескольких незаконченных историях) " - читать интересную книгу автора

будет так плохо, как никогда не было!
- Бабушка! - едва не плача, но в той же тональности вскрикивает Гоша. -
Нет, нет и нет! Вы же знаете, я не уступлю!
- Вернись! Стой на месте!! Фридрих, держи его. Видишь, он взялся
бегать, как на стадионе!
- И это взрослые люди! - задохнувшись от горя, кричит Гоша.
Смущенный Фридрих, уже одетый в тренировочный костюм и кеды, подходит к
Доре Борисовне. Пухленькой ладонью гладит свою загорелую лысину.
- Бабушка, - сообщает он с запинкой. - По всей вероятности... я тоже
пойду в этот поход. А почему не сходить?
- Конечно! - отвечает Дора Борисовна, вскидывая голову. - Тебе мало
Англии. Тебе нужно свалиться в здешнем лесу. Ненормальный, у тебя нога и
сердце! У Гоши такие гланды! Господи, а это что еще?! Зачем ты берешь
удочку?!
- Рыбу ловить.
- Вот, вот. Чтоб свалиться в воду и утонуть. Я никуда вас не пущу! Я
буду стоять в воротах, как вратарь.
Фридрих минуту раздумывает, затем говорит стеснительно:
- Бабушка, тогда мы полезем через забор.
- Не смей! Мальчишка!.. Нет, кончится тем, что я сама пойду в это
поход. И буду держать вас за руки!
Константин Семеныч стоит, посмеиваясь; ему нравится, что он заварил
такую кутерьму.
- Ну, Дора Борисовна!.. - говорит он, подливая масла в
огонь. -Кандидата наук - за руку... Доцента!
- Растяпу! - заканчивает Дора Борисовна. - Он может стать профессором,
но все равно будет растяпой. Доцент! До сих пор не может получить квартиру.
Ты помнишь, была свадьба - и он спал под столом? Так он хочет дождаться
новой свадьбы. Нет, это судьба: в нашей семье даже при коммунизме
новобрачные будут спать под столом. Гоша! Иди домой, чтоб тебе пусто было!
- Бабушка, я не реагирую, - отвечает успокоившийся Гоша.
- Иди, я помогу вам собраться. Что вы напихали в мешок? Разве так
укладываю вещи?
- -
Как часто мы, старики, жалуемся, что не понимаем своих детей, хотя
все-то мы понимаем, а жалобы наши давно сделались смешной и наивной
традицией, вроде сетования на капризы погоды.
Мы обижаемся на детей, а у них подрастают свои дети. Поколения
сменяются через двадцать пять лет, но за этот срок теперь и века сменяются:
век электричества, нейлоновый век, атомный век... Торопится жизнь. И что-то
уходит из нее, отмершее, ненужное, о чем нет смысла жалеть, а что-то
сохраняется, передается из поколения в поколение. И когда видишь это, - нет
сожаления и горечи, нет страха душевного. Да и не может быть... Вот о чем я
подумываю сейчас, на своей скамеечке под полосатым детским грибом. Я не хочу
соврать, мне не так уж весело сидеть здесь, смотреть, вспоминать,
сравнивать; я и грущу, и поплачу втихомолку. Но мне хорошо.
Взрослые ушли со двора, собирают походное снаряжение. Остался один
Гоша. Дежурит у подъезда. Руки за спиной, краем башмака вычерчивает на
асфальте какие-то фигуры. Нет-нет, да оглянется, посмотрит на окна. Я
догадываюсь, кого он ждет...