"Эдуард Шим. Ребята с нашего двора (современная повесть в нескольких незаконченных историях) " - читать интересную книгу автора

А Игорь - из тех необыкновенно рослых, спортивных юношей, что появились
у нас только после войны. Он культурист, чемпион по слалому; зимою ходит без
шапки, в тонком коротеньком пальто с поднятым воротником, даже в морозы
щеголяет в нейлоновых носочках и мягчайших замшевых мокасинах (сорок шестого
размера). Он эстет, эрудит, обучается в английской школе.
Слышно, как Майка говорит ему:
- Знаешь, я пойду... Скоро мать проснется.
- Ну и что? - лениво-небрежно спрашивает Игорь.
- Спросит, где я ночь прогуляла.
- В первый раз объяснять, что ли...
Голоса на минуту смолкают. Игорь совсем загораживает Майку широченной,
как двери, спиной.
- Не надо... Пусти, Игорек...
- Ты что - больная? (произнесено лениво, но строго.)
- Ну, не надо... Подожди. Я не хотела обидеть. Игорь!
- Каждый раз эти детские штучки.
- Извини... Я не могу так... Сразу. Не умею.
- Не маленькая. Учись мышей ловить. (Покровительственно.)
- Проводи меня до квартиры!
- Зачем?
- Ну, проводи. Что тебе - трудно?
- Только без фокусов! (Произнесено лениво и наставительно.)
- Эх ты... Кавалер. Видел, как учитель за женой ухаживает?
- Еще не хватало! - говорит Игорь.
Он обнимает Майку за плечи. Крупный современный мужчина, изящная
современная девушка - дети атомного века, двойники парижских и римских
влюбленных - удаляются мимо помойки в подъезд.
Лет сорок назад я тоже стояла в этой подворотне - вон там, где глубокая
ниша. До революции в этой нише красовалась скульптура, гипсовая богиня любви
Венера Медицейская; потом скульптуру низвергли, увезли куда-то, а в пустой
нише, такой удобной, покрашенной масляной краскою, защищавшей от ветра,
стали прятаться влюбленные из нашего дома. Там стояли живые Венеры, наши
девчонки - сначала в кумачовых косыночках (черные трактора и заводские трубы
по красному фону), затем с ленточками в косах (скользкие атласные ленты,
первая отечественная галантерея), затем - с шестимесячной завивкой,
мелко-кудрявым мученическим венцом на голове.
И я тоже всходила на этот пьедестал. Все было - такие же белые ночи,
такое же молчание, те же вздохи; так же Алешка провожал меня до квартиры,
мимо дровяных сараев, мимо помойки, по грязной лестнице - дорога любви,
усыпанная цветами. Что изменилось? Не я просила Алешу провожать, он просил
разрешения; когда пробовал обнять, я говорила возмущенно:"Ты что -больной?".
Мои первые духи назывались "Кооперативные", они попахивали банным мылом - а
у Майки, наверное, называются "Космический сувенир". Но что еще изменилось?
- -
Давным-давно, когда была я богиней со скользкими атласными лентами в
волосах, Алешка проводил меня до квартиры и спустился опять во двор. Я
следила за ним в окно; маленький, круглоголовый, стоял он посреди пустого
двора в брезентовых своих сандалиях, в брюках из "чертовой кожи" (неужели и
теперь есть этот потрясающий материал?), в голубой футболке, зашнурованной
на груди.