"Георгий Владимирович Шилович. Черепаха без панциря (Повесть) " - читать интересную книгу автора

марш за водой, и чтобы я ничего подобного больше не слышала. Понял?
Казик не перечит, потому что хорошо знает: вся его дипломатия ему же
боком и вылезет. Никакие уловки не помогут. Он быстро подхватывает пустые
ведра, стоящие возле корыта, и пулей выскакивает за двери.
- Только смотри мне там, не задерживайся! - крикнула вдогонку мама.
На крыльце Казик приостановился. Несколько раз вздохнул полной грудью.
После домашней духоты вечерняя прохлада особенно приятно ласкала лицо и шею.
Поблизости никого не было. Вдруг с той стороны улицы, где тесно
сгрудились старые деревянные до мишки, долетел веселый мальчишеский гомон.
Казик прислушался и по раскатистому "р-р" узнал голос Веньки.
- Впер-ред! - орал тот. - Впер-ред! За мной!
- Ура-а! - удаляясь, слышалось в переулке.
"Наверно, в войну играют, - с завистью подумал Казик. - А может, к
Жминде за яблоками собираются?"
Он медленно пошел к водоразборной колонке. Уж если не везет, так не
везет! Бросить бы эти ведра да рвануть вслед за ребятами! Но нельзя... А
если по правде, то даже и не хочется, чтобы кто-нибудь заметил, особенно
этот счастливчик Венька Кривой Зуб. Еще насмехаться начнет...
"И к Шурке не забежал, как обещал, - вспомнил Казик. - Он же наверняка
над моими пленками сидит, проявляет".
Как-то незаметно Казик снова вернулся в мыслях к разговору с мамой. "Ну
что я такого плохого сказал про Агея Михайловича? Чего она рассердилась? Про
пшеницу - не спрашивай, про бороду - не говори... Спать ложись рано. Просто
труба! А если подумать: действительно, почему растет борода? Не потому же,
что человек много знает. Это мама пошутила. Когда-нибудь и у меня вырастет.
Вот если б столько знать, сколько Агей Михайлович. - И Казик снова вспомнил
про обещание учителя показать вычислительную машину, которой пользовались
еще в древности. - Интересно, где Агей Михайлович возьмет ее? В музее или
где-нибудь в другом месте? И можно ли этой машиной подсчитать, скажем,
сколько капель воды в обыкновенном ведре?.."
Казик замедлил шаги. Взгляд его остановился на бочке, мокшей под
водостоком соседнего дома. "А сколько капель в бочке? - подумал он. -
Машина, видать, быстро бы подсчитала..."
Вероятно, Казик дошел бы в своих рассуждениях и до цистерны и этак,
перескакивая с одного на другое, добрался бы и до озера, а потом - до моря
или даже до океана. Только в этот момент голос мамы вернул мальчика к
действительности:
- Ка-зик! Где ты там запропастился? Казик, слышишь?
Казик тут же спохватился: и без вычислительной машины можно было
убедиться, что в ведрах, которые он держал за дужки в одной руке, не было ни
капли.
- Иду-у, мама! - закричал он и сломя голову помчался вдоль забора к
колонке, громко стуча каблуками по дощатому тротуару. - Я ми-гом!
Больше в тот вечер Казик не хитрил и не надоедал маме. Не расспрашивал
у нее ни о пшенице, ни о бороде.
"Зачем? Только сам себе навредишь", - думал он за ужином, старательно
намазывая маслом ломоть хлеба. Знал, что мама все равно не уступит, настоит
на своем и он ляжет спать ровно в девять.
Он с аппетитом уплетал хлеб с молоком и прикидывал: "Сейчас поужинаю и
лягу. Но спать не буду. Дождусь папу..."