"Ефим Шифрин. Течет река Лета " - читать интересную книгу автора

воротником и галифе, заправленными в белые же сапожки. Иван был доступен и
прост.

Гражданский певец был неприступен и мужествен, хотя и уделял своей
особенной прическе не меньше времени, чем Иван Николаевич щеголеватым
сапожкам.

Появление гражданского певца на любом концерте в те годы обыкновенно
предупреждал музыкант оркестра, который тут же устремлялся к конферансье,
шептал ему что-то на ухо, и ближнее закулисье сразу догадывалось о том, что
Певец на подходе и концерт остановится минут на сорок, пока тот не споет все
свои песни. Надо ли добавлять, что проход на сцену в мгновение ока
оказывался свободным?

Народный певец, напротив, был тише воды, ниже травы и иногда только,
распеваясь за кулисами, немножко визгливо брал верхние ноты, громко
сплевывал и запивал отзвучавший пассаж обыкновенной водою.

В день, когда Иван Николаевич поссорился с И... (впрочем, довольно
будет сейчас сказать - с коллегою), первый стоял в преддверии сцены, только
что сплюнув последнюю ноту своей рулады, и вот-вот должен был выйти к
зрителям. Конферансье уже перечислял его почетные звания и военные награды,
как за кулисами вдруг лопнуло грозовое облачко, обернувшись гонцом от
гражданского Певца. Гонец замахал руками конферансье, и тот молниеносно
превратил свой пригласительный жест в обреченный: развел руки и объявил
публике, что ее ждет встреча не с Просто Народным, а с Гражданским, и оттого
еще Более Народным певцом. Рассказывали, что тут же, у порога сцены,
Суржиков успел сказать своему обидчику все, что в эту минуту подумал о нем.
Возможно, что слово "жид" даже и прозвучало.

Собравшееся вскоре Партийное бюро чуть не лишило или наверняка лишило
Ивана Николаевича партийного статуса. Редакторы больших концертов, не
решались сводить на одной площадке рассорившихся певцов и все чаще делали
выбор в пользу певца гражданского.

Суржиков стал чахнуть на глазах.

Говорят, что когда о Иване Николаевиче хватились делать фильм, записи
на Центральном телевидении, странным образом оказались размагничены. Память
об артисте, как и пленки, осталась стертой.

Вероника Александровна, о которой я уже писал в своих записках, ушла из
жизни, тоже буквально не оставив ничего из себя: она заживо сгорела в своей
квартире. Младшую ее дочку, Лизочку, когда-то часто связывали с Андреем
Никишиным общей молвой. Но тут уж я свидетель: поводов для этого не было.

Может быть, отчасти похожа на правду другая байка. Что Андрей всякий
раз позволял выступить в концерте любому члену суржиковского семейства, -
даже когда заказчики просили одного только Ивана Николаевича, - будучи
просто не в силах противостоять напору Вероники Александровны, внезапно