"Иван Михайлович Шевцов. Семя грядущего. Среди долины ровныя..." - читать интересную книгу автора

дам такое имечко!.. Сейчас, сейчас, погоди малость. Я посмотрю, что ты мне
еще запоешь. Ты Емельку Пугачева знаешь?
- Ты это к чему?
- А к тому, что я сына своего желаю так назвать: Емельян! Е-мель-ян! -
повторил он торжественно. Должно быть, стакан хорошего самогона благоприятно
действовал на Прокопа: он ликовал. - Пускай растет новый, советский Емельян.
Пускай поднимает народ русский против мирового капиталу. Я его на Волгу
повезу. В Жигули. Тут мы долго не задержимся, в ваших болотах. Слыхал про
Жигули? Да где тебе!.. Волга - это не Двина какая-нибудь. Волга - это,
брат... мировая река, можно сказать, не река, а океан-море!
Не пришлось Прокопу повезти Емельяна на Волгу. Года через два, когда он
вместе с коммунистом Акимом Титовым начал создавать коммуну, убили его
"зеленые" - так называли себя контрреволюционеры-бандиты, орудовавшие в те
годы главным образом в сельской местности.
Отца своего Емельян не помнил. Аннушка замуж второй раз так и не вышла.
Воспитанием Емельяна занимался друг Прокопа - председатель сельского Совета
Аким Титов, вдумчивый степенный мужик "с характером", вступивший в партию
большевиков на фронте под Петроградом. Емельяна он любил, как родного сына,
и если, бывало, привозил детям гостинцы из города, то обязательно и Емельке
давал. Ивана своего он часто журил за то, что тот не был первым учеником в
школе, Емельяна в пример ставил как умного и прилежного мальчика.
В тринадцать лет Емельян писал корреспонденции в "Пионерскую правду" и
районную газету. Писал о сборе пионерами золы для полей, о шефстве
школьников над колхозными жеребятами, о том, что в буртах погнил картофель
из-за халатности бригадира, и о том, как пьяный председатель колхоза потерял
печать. Иногда его заметки публиковались, а чаще пересылались в различные
учреждения "для расследования и принятия мер". В четырнадцать лет он печатал
в районной газете фельетоны, хотя сам в редакции никогда не был: писал,
посылал по почте свои материалы, ему высылали гонорар, который он до единой
копейки отдавал матери.
Любил Емельян лошадей. Ездить в ночное для него было самым великим
блаженством. Первую красоту земную он открыл в лошади пятилетним мальчонкой,
наблюдая за лихими скачками сельских юношей на резвых конях. И вдруг кто-то
объявил, что лошади свой век отжили, что на смену им пришли трактора и
автомобили. (На колхозном поле Микитовичей пыхтел и тарахтел
один-единственный "фордзон", и тот больше ремонтировался, чем работал, что
же касается автомобилей, то в Микитовичах автомобиль видели всего лишь два
раза - на открытом "фордике" приезжал секретарь райкома.) На колхозных
лошадей теперь некоторые смотрели как на "обреченных историей", лишили их
ухода и догляда, и лошади действительно вымирали.
С этим Емельян никак не мог согласиться. К тому времени его
интересовало не только то, что полагалось по школьной программе: он
регулярно читал газеты и журналы в избе-читальне. Однажды в журнале "Под
знаменем марксизма" он прочитал статью об атеизме французских материалистов
XVIII века, из которой запомнились звучные имена - Дени Дидро, Гельвеций, и
то, что все они были безбожниками.
Емельян тоже не верил в бога.
Именно тогда он и написал большую, "серьезную" статью, которую назвал
"В защиту лошади". Солидная статья требовала и солидного автора. Свои
корреспонденции Емельян подписывал обычно псевдонимом: "Ем. Пугачев", хотя в