"Иван Михайлович Шевцов. Что за горизонтом? " - читать интересную книгу автора

себя так, словно меня обокрали, душу из меня вынули. Образовалась пустота.
Вот и весь мой сказ.
Наступила долгая, глухая пауза. Нарушил ее Ююкин. Он был искренне
огорчен и растерян:
- И как все это понимать? Выходит вы, Лукич, не едете?
- Это почему я не еду? Напротив, я непременно поплыву. Вот только не
хотелось бы терять ее билет. Может из вас кто пожелает? Иван или Виталий?
- Я - пас, у меня весь месяц, да и все лето расписано, - сказал
Воронин.
- Ну что, Иван? - обратился ко мне Богородский. - Вспомним дни былые,
нашу молодость. Поедем по изведанному однажды маршруту?
Это было лет пятнадцать, а может и больше тому назад. Мы с Богородским
уже плыли на теплоходе до Астрахани, а возвращались в Москву на самолете.
Приятное было путешествие, оно вызвало добрые воспоминания, и я сказал:
- Подумаю.
- А чего думать? Плывем. Может найдешь материал для нового романа.
- Тебе просто: ты свободная птица. А у меня семейные дела, проблемы,
заботы.
- У всех проблемы и заботы...
Из Химкинского порта мы отчалили утром в середине июня. День обещал быть
жарким, солнечным и тихим. На высоком, чистом небе от горизонта до горизонта
ни единого облачка. Над спокойной водой, отражавшей небесную синь, в легком
мареве струились и безмятежно трепетали жаркие солнечные лучи. Вокруг в небе
и на земле простиралась благостная ширь и умиротворение, что уже само по
себе создавало особый душевный настрой, - этакого сплава грусти и свободы.
Справа по борту зеленели заливные луга, на которых паслись две коровы с
теленком и несколько остриженных овец, слева на косогоре, усыпанном
золотистыми одуванчиками, горбились с полдюжины убогих строений. Казалось,
они медленно плывут в противоположную нашему курсу сторону. Ни одной живой
человеческой души не было видно ни справа, ни слева. Мы с Лукичом, стояли у
правого борта и, опершись на перила, созерцали зеленый простор. Пассажиров
на палубе было не много. Они, так же как и мы, стояли по бортам, наслаждаясь
природой. От воды исходила приятная свежесть, перемешанная с молодой зеленью
земли. Словом, воздух был чист и прозрачен, как сказал Тургенев, и я решил
поблагодарить Лукича:
- Спасибо тебе, друг, что ты настоял и вытащил меня на этот простор.
Здесь вольготно дышится и глаз радует. Я доволен.
- Еще бы! Ты бы сказал: нет худа без добра. - Он вздохнул и взглянул на
меня пристально и вопросительно. Взгляд его светился тоской.
- Я не понял, растолкуй: для кого худо и для кого добро?
- Для тебя, во всяком случае, добро, - наигранно холодно ответил он и
выпрямился, подставив солнцу лицо с зажмуренными глазами.
- А худо, выходит, для тебя? Так, что ли?
- Видишь ли, я не могу понять и потому не могу смириться, почему она
так поступила со мной? Почему не захотела объясниться? В чем причина? - Он
повернулся спиной к берегу. Голос его дрожал, как ослабленная струна. В нем
пробудилось пылкое негодование. К нам подошел довольно улыбающийся Ююкин,
расслабленный, блаженный: - Ну, что мужики, чего носы повесили?
- Никто ничего не вешал, - недовольно буркнул Лукич, а я продолжал свой
разговор: