"Иван Михайлович Шевцов. Что за горизонтом? " - читать интересную книгу авторасебя так, словно меня обокрали, душу из меня вынули. Образовалась пустота.
Вот и весь мой сказ. Наступила долгая, глухая пауза. Нарушил ее Ююкин. Он был искренне огорчен и растерян: - И как все это понимать? Выходит вы, Лукич, не едете? - Это почему я не еду? Напротив, я непременно поплыву. Вот только не хотелось бы терять ее билет. Может из вас кто пожелает? Иван или Виталий? - Я - пас, у меня весь месяц, да и все лето расписано, - сказал Воронин. - Ну что, Иван? - обратился ко мне Богородский. - Вспомним дни былые, нашу молодость. Поедем по изведанному однажды маршруту? Это было лет пятнадцать, а может и больше тому назад. Мы с Богородским уже плыли на теплоходе до Астрахани, а возвращались в Москву на самолете. Приятное было путешествие, оно вызвало добрые воспоминания, и я сказал: - Подумаю. - А чего думать? Плывем. Может найдешь материал для нового романа. - Тебе просто: ты свободная птица. А у меня семейные дела, проблемы, заботы. - У всех проблемы и заботы... Из Химкинского порта мы отчалили утром в середине июня. День обещал быть жарким, солнечным и тихим. На высоком, чистом небе от горизонта до горизонта ни единого облачка. Над спокойной водой, отражавшей небесную синь, в легком мареве струились и безмятежно трепетали жаркие солнечные лучи. Вокруг в небе и на земле простиралась благостная ширь и умиротворение, что уже само по себе создавало особый душевный настрой, - этакого сплава грусти и свободы. теленком и несколько остриженных овец, слева на косогоре, усыпанном золотистыми одуванчиками, горбились с полдюжины убогих строений. Казалось, они медленно плывут в противоположную нашему курсу сторону. Ни одной живой человеческой души не было видно ни справа, ни слева. Мы с Лукичом, стояли у правого борта и, опершись на перила, созерцали зеленый простор. Пассажиров на палубе было не много. Они, так же как и мы, стояли по бортам, наслаждаясь природой. От воды исходила приятная свежесть, перемешанная с молодой зеленью земли. Словом, воздух был чист и прозрачен, как сказал Тургенев, и я решил поблагодарить Лукича: - Спасибо тебе, друг, что ты настоял и вытащил меня на этот простор. Здесь вольготно дышится и глаз радует. Я доволен. - Еще бы! Ты бы сказал: нет худа без добра. - Он вздохнул и взглянул на меня пристально и вопросительно. Взгляд его светился тоской. - Я не понял, растолкуй: для кого худо и для кого добро? - Для тебя, во всяком случае, добро, - наигранно холодно ответил он и выпрямился, подставив солнцу лицо с зажмуренными глазами. - А худо, выходит, для тебя? Так, что ли? - Видишь ли, я не могу понять и потому не могу смириться, почему она так поступила со мной? Почему не захотела объясниться? В чем причина? - Он повернулся спиной к берегу. Голос его дрожал, как ослабленная струна. В нем пробудилось пылкое негодование. К нам подошел довольно улыбающийся Ююкин, расслабленный, блаженный: - Ну, что мужики, чего носы повесили? - Никто ничего не вешал, - недовольно буркнул Лукич, а я продолжал свой разговор: |
|
|