"Иван Михайлович Шевцов. Крах " - читать интересную книгу автора

шаг вперед и, обернувшись к ней лицом, глухо проговорил:
- Этого ребенка не должно быть. Потом, со временем - пожалуйста, рожай
сколько угодно. А пока... потерпи. - И, не сказав больше ни слова, выскочил
за дверь, как ошпаренный.
Такого крутого поворота Люба не ожидала. Конечно, она не думала, что
своим сообщением обрадует Евгения, но чтоб так резко, грубо... Только что он
дарил ей свои ласки, говорил слова любви, в искренности которых она не
сомневалась; еще неделю тому назад в этой же постели они говорили о разводе,
и Евгений заверял ее, что вопрос решенный, и все дело за временем и
обстоятельствами. (Какими именно, он не сказал, а она не стала уточнять:
важно, что он готов на развод.) И вдруг - хлопнул дверью, словно влепил ей
пощечину. Вот уж действительно, от любви до ненависти один шаг. Люба
упрекнула себя: не вовремя и не к месту сказала она о беременности. Он
взвинчен стрельбой и тем, что резко сократилось число вкладчиков, клиенты
напуганы, стараются изымать вклады, несмотря на высокий процент. Не
доверяют, опасаются. Он растерян, озабочен, а тут я, как снег на голову -
беременна. Да и он вообще не против ребенка: рожай, мол, сколько хочешь, но
не сейчас. Почему не сейчас? Объяснил бы. Не сорвалась бы их поездка в
Испанию и Англию. Ведь он обещал. В Испанию на две недели на взморье,
поразвлечься. В Англию - навестить Егора. Надо завтра все уладить. В конце
концов можно сказать, что с беременностью пошутила или это была ошибка
врача.
Люба впервые поняла, как зыбки, иллюзорны ее планы и расчеты "заполучить
банкира". Но самоуверенная, "неотразимая красавица", какой считала себя
Люба, не теряла надежды. Она не отступит и будет бороться до победного
конца.

2.

В этот необычный для Соколовых день Таня работала по вызовам на дом.
Вызовов было много; несмотря на начавшееся лето, люди болели, главным
образом, пожилые, пенсионеры. Дни обслуживания больных на дому для доктора
Соколовой были самыми тяжелыми, связанными с нравственной нагрузкой, с
душевными переживаниями, когда она лицом к лицу сталкивалась с драмами и
трагедиями человеческих судеб. Попадая в квартиру больного, она видела
недуг, лечение которого не входит в компетенцию врача, имя этому недугу -
нищета и безысходность. Она видела истощенных голодом старушек и стариков -
ветеранов войны, тех самых, что защищали Сталинград и штурмовали Берлин,
спасая человечество от гитлеровской чумы, что прошли кровавыми дорогами от
Волги до Эльбы и на закате дней своих оказались заброшенными и никому не
нужными. Чем и как она могла им помочь? Выписать рецепт на лекарство, на
покупку которого уйдет половина пенсии? А какой рецепт она могла выписать от
дистрофии, от полного истощения, чем могла помочь больной старушке, во рту
которой второй день не было и росинки? Ей запомнились двое одиноких
пенсионеров Борщевых - Петр Егорович и Анастасия Михайловна. Их единственный
сын с женой и детьми жил на Сахалине, где остался работать после военной
службы. До "перестройки" часто писали письма. А теперь - раз в год, и то
хорошо. Денег нет и на конверты. Анастасия Михайловна мучилась от
гипертонии, Петр Егорович страдал радикулитом и ишемией. Жили, как и
миллионы им подобных, только на пенсии, которых еле-еле хватало на хлеб,