"Иван Михайлович Шевцов. Бородинское поле " - читать интересную книгу автора

Варя и Олег дважды прошлись по длинному просторному фойе под обстрелом
десятков глаз, и Варя с вызывающей улыбкой коснулась уха мужа и шепнула:
- Я, кажется, выгляжу белой вороной.. Только честно?
- Лебедем, Варенька, лебедушкой, - ответил он с искренней гордостью.
Она нежно прижалась к нему.
Варя была точно такой же, как в день свадьбы, сказочной и неземной,
только не такой застенчивой, как тогда, четыре месяца тому назад. Олег
боготворил ее, любовался и гордился ею и не мог нарадоваться своему счастью,
которое иногда казалось ему розовым сном, и он боялся пробуждения. Завтра он
уйдет на фронт и запомнит ее вот такой навсегда. Он пронесет ее образ через
войну, она будет сопровождать его повсюду, и в самый тяжкий, быть может,
последний миг она станет рядом с ним белой лебедушкой.
Олег старался не думать о завтрашнем, о фронте - он жил сегодняшним
днем, вот этими часами, когда он был вместе с любимым человеком. Ему не
хотелось сейчас видеться ни с кем - ни с родными и друзьями, ни просто со
знакомыми. Сегодня для него весь мир был заключен в ней, в его Варе. Вчера
она рассказала ему о гибели певички Лиды, и тогда он взял с нее слово, что
она пойдет работать сестрой или санитаркой к его отцу - Борису Всеволодовичу
Остапову.
Это хорошо, что они пошли сегодня на концерт, удивительно хорошо! Варя
сказала, что, к ее стыду, она только второй раз в Колонном зале. Первый раз
была в школьные годы, уже не помнит, по какому случаю, и теперь она заново
открывала для себя дивное чудо русского зодчества. Олег бывал здесь не один
десяток раз, и всегда как-то по-новому виделось ему гениальное творение
Казакова. Оно неповторимо, как "Война и мир", как "Лебединое озеро", как
поэзия Есенина, которую он обожал. И в этом необыкновенном зале шел
действительно необыкновенный концерт - в столице, которая стала прифронтовым
городом. Необыкновенным было и то, что в зале сидели люди с оружием, среди
них были и раненые, перевязанные бинтами. Необыкновенной, преисполненной
глубокого символического смысла была и музыка - увертюра Чайковского "1812
год".
Никогда прежде Варя не испытывала такого чудодейственного блаженства от
музыки. Впервые за всю свою недолгую жизнь, сидя в зале, незаметно,
исподволь, она погружалась в еще неизвестный, неведомый для нее мир,
сотканный из звуков и мелодий, и мелодии эти всколыхнули в ней что-то очень
сокровенное, хранившееся в недрах души, и оно, это сокровенное, что долго
лежало глубоко на дне, под спудом, ожидая своего часа, вот теперь всплывало
на поверхность, поднималось горячей, мятежной волной, и оно было самое
главное в жизни. Перед ней проходили милые, несказанно дорогие картины, но
не внешние, а какие-то глубинные образы, которые нельзя выразить словами, у
них нет названия, потому что слова бессильны, а сами образы не имеют
конкретных очертаний, потому что они выше, величественней предметного и
зримого. В многострунной ткани мелодичных звуков переплетались и гармонично
строились образы всего самого лучшего и бесценного, что познала она в этом
мире за свои двадцать четыре года. И хотя то, что создал Чайковский, было
посвящено далекой богатырской истории русского народа, Варино воображение
воспринимало его как нечто вечное и непреходящее, не знающее ни начала ни
конца, как то, что мы иной раз пытаемся выразить одним объемным и звучным
словом - ОТЕЧЕСТВО.
Концерт шел без антракта всего один час и оканчивался до налета