"Жак Шессе. Искупительное деяние ("Двойник святого")" - читать интересную книгу автора

- Верно. А у вас красиво. Словно это и не пансион.
Я стал расхаживать по комнате, о чем-то спрашивать ее. Паула что-то
отвечала, ходя за мной по пятам, как вдруг мое внимание привлек предмет, от
которого я похолодел. Что-то вроде острогубцев или капкана в виде тисков,
снабженного короткими шипами и конским волосом, испачканного кровью. Ба, да
это же власяница! Ловким движением Паула попыталась запихнуть ее под газету,
но не тут-то было: я уже увидел и не мог отвести взгляда от растерянных глаз
молодой женщины.
- Это не то, что вы думаете, - начала было она, - это не...
- Это власяница! Я видел!
- Что ж, к чему отрицать, это так. И что из того? Запрещено иметь
власяницу?
- Но это инструмент пытки. Он не применяется уже много веков.
- Надо думать. - Розоватый огонь пробежал по ее чертам.
Это был знак: жизнь возвращалась к ней.
- Раз так, что ж, признаюсь. Я виновна. И должна понести наказание. Я
плачу за преступление, которое совершила.
- Что такое? Какое преступление?
- Я недостаточно любила свою мать. И теперь расплачиваюсь за это. Очень
просто.
- Но вы вовсе не платите, несчастная!
- Да откуда вам знать? Не успели приехать, никого здесь не знаете, меня
уж точно, и беретесь учить меня, словно я ваша прихожанка. Вам не кажется,
что это смешно? Если хотите знать, я начала с иголок. После смерти матери -
сразу же. На протяжении многих лет я знала, что уделяю ей мало внимания, не
навещаю ее, не помогаю, а ведь она жила на крохотную ренту, тогда как я
неплохо зарабатывала. Впереди еще много времени, говорила я себе, настанет
день, мы встретимся, и я смогу сказать ей, что люблю ее и всегда любила. И
доказать ей это. Но здоровье ее пошатнулось, и я не успела. Она скончалась в
одночасье. В день похорон я вонзила себе в грудь иголку, чтобы наказать себя
за то, что заставила мать страдать и умереть в одиночестве.
- И продолжаете этим заниматься?
- Одна иголка, две, три - поверьте, это было ужасно, к тому же я
увеличивала сеансы. А как-то раз в лавке старьевщика обнаружила то, что вы у
меня увидели, купила за несколько грошей и стала пользоваться. На Пасху
будет уже два года. Знаю, это меня убивает, но без этой боли хотя бы день
мне невмоготу.
Почему она мне все рассказала? Она явно не в своем уме, раз доверяет
такое постороннему человеку, к тому же так естественно и искренне. В этом
холодном озерном крае подобные вещи не так уж редки, мне ли было не знать
этого, но обычно люди исступленно оберегали тайны подобного рода от
посторонних. Епитимья, не наложенная священнослужителем, без исповеди, путем
прибегания к непосредственной физической боли. Я вгляделся в нее: стоявшая
передо мной молодая женщина явно не была избранницей Господа. Впалые
покрасневшие щеки, подрагивающая шея, круглые груди - которые она
протыкала! - и мерзкий спортивный костюм. Тонкая чувственность жила в этом
теле, еще более волнующая оттого, что ее прятали, голос был низким, манера
говорить медленной, в ее повадках и движениях ощущались трепещущая
грациозность и некий нервный импульс.
На какое-то время я был покорен ее очарованием. Мне даже показалось,