"Жак Шессе. Покой мертвых ("Двойник святого") " - читать интересную книгу автора

Ее волосы блестят в полуденном свете. Она продолжает читать надписи на
надгробиях, словно петь песню. "Уильям Абрахам, Уиллис Джейн, 23 июня
1924... Остин Артур, Пирс Джулиан... Никак не возьму в толк, отчего все эти
англичане решили сложить свои головы именно в этих горах..."
Мы бродим по заброшенному кладбищу, раскинувшемуся на вершине лесистого
холма, под нами слепящая озерная гладь и рельсы заброшенной железной дороги.
Верхушка лета. Жужжат пчелы. Напротив нас, подобно миражу, колеблется под
белым от зноя небом Савойя. А что начертано на твоей могиле, Элла? Кукушкины
слезы с запахом ванили, брусника, водосбор... Элла, никто не пропоет твое
имя над твоей могилой, даже я, молча обходящий плиты и думающий о тебе.
Слова, сожаление, дым, обет над прахом, дыхание, растворенное в воздухе...
Ни голоса, ни лица, ни очертаний тела, Элла, ничего, кроме сожаления,
носимого ветром подобно никогда не написанной мелодии.
Другой голос, земной, тянет и тянет свою литанию: "Хилс Дэвид, Хилс
Дебора, мертвые англичане, восхождения, веревки, расщелины, падение в
бездну, гробы в маленьком красного цвета поезде, ты меня любишь, скажи, ты
любишь меня, иногда от тебя ни слова не добьешься, это из-за того, что мы на
кладбище, из-за жары или еще из-за чего-то?"
В тот день Элла была налегке, ни сумки, ни свертка, ничего, даже
удостоверения личности при ней не было, лишь она сама, ее платье, ее
сандалии... она, должно быть, поскользнулась на траве у края обрыва или
плохо себя почувствовала, и у нее закружилась голова, а может, просто она
захотела умереть - она ведь говорила об этом - и спрыгнула вниз. Неизвестно.
Так кончают с собой животные. И сумасшедшие. И ангелы?...
- Ах, оставьте ангелов. Вам хорошо известно, что ангелы бессмертны.
Полицейский наряд вернулся до наступления ночи; чета орлов, как каждый
вечер, зависла над утесом, а затем со свистом летит вниз - я их не вижу, но
знаю: по движению воздуха, по прижавшейся к земле траве. Полицейские
сгибались под тяжестью мертвого тела, упакованного в клеенчатый мешок и
уложенного на носилки, лишь одна худая рука выпросталась. Такая легкая,
стремительная в жизни, после смерти она оказалась тяжелой и неподвижной.
Полицейские заполнили бумаги, без конца звонил телефон, мешок перевязали
веревкой, положили в металлический ящик и увезли. На поезде. Не осталось
ничего. Только ветер спустился со склона и долго гудел, рассказывая о
падении тела на камни. Но кому внятен язык ветра? Кто знает, о чем он ведет
речь над нашими могилами?
Та осень была похожа на все другие: багряно-желтые сады, поспевший на
продажу мед, пышные хризантемы до самого Дня поминовения усопших. Палящее
солнце. И с тех пор все эти годы голос: "Элла, Элла, почему ты умерла?", и
другой, вторящий ему: "Скажи нам, кто тебя убил, Элла, кто тебя убил и не
признается?" Странная была та осень. Наполненная Эллой. Словно, умерев, она
не отпускала нас: голос то улетал, то возвращался, то взмывал с земли и
уносился ввысь, похожий на никогда не написанную неумолчную песнь. Затем
пришла зима. За ней весна. И снова раскаленное добела лето, голый хребет,
горы, сверкающие утесы, чета орлов, зависшая над пропастью и вдруг с
клекотом и свистом крыльев падающая вниз за добычей.
Девушка пробирается меж растрескавшихся стел срывает плющ, обвивший
камни, скребет имена и даты. Это большеротая блондинка с колышущимися
грудями и обтянутыми юбкой бедрами. Она производит много шума, потеет,
курит: от нее исходит такой же запах, как от девиц в кафе или автомобиле.