"Жак Шессе. Покой мертвых ("Двойник святого") " - читать интересную книгу автора

через стеклянную дверь: палата была общая, и он не решался входить. На
похоронах он был тоже, я его видел, он ни с кем не говорил, раньше всех
ушел. Я видел, как шевелились его губы: "Элла, Элла". Потом он шептал ее имя
на верхнем кладбище. Он не стареет: на лице нет морщин, голова лысая,
розовая, глаза большие, голубые, немигающие, толстые губы блестят.
В "Горловине" к нему относились недоверчиво, предупредили полицию. "Он
не сделал мне ничего плохого", - уверяла Элла. "Не важно, он в любую минуту
может что-нибудь выкинуть". Когда ее не стало, никто не видел его несколько
месяцев, как вдруг на тебе - он снова объявился, да не один, а с толстыми
девахами в обнимку, все как на подбор блондинки, и стал водить их на старое
кладбище. Чего только не оставляют после себя люди на могилах! Сторож не
обязан это все убирать!
В те времена Восточный экспресс останавливался в Террите, на вокзале
был буфет с люстрами из позолоченной латуни, сновали носильщики, отели
Монтрё "Эксельсиор" и "Палас" высылали за приезжими фиакры, альпинисты
бронировали номера в горных отелях - оттуда голубое озеро видно увеличенным,
словно сквозь лупу.
Помню рябины на склоне, черных каней, кружащих над бухтой, облака,
рвущиеся зацепившись за хребты, стаи птиц, описывающих круги. Небольшие
фиакры с туристами катили вдоль озера, Восточный экспресс отбывал из Монтрё,
носильщики в коричневых фуражках с лентой гранатового цвета передыхали, на
униформе грумов читались названия отелей: "Бристоль", "Эксельсиор",
"Монтрё-Палас", "Байрон"; кондитерская "Цурхер" кишела русскими и
англичанами, поедающими пирожные под торшерами с затемненным стеклом. Через
огромное окно, служащее одновременно витриной, было видно, как над самыми
волнами летают лебеди и чайки, лысухи и ласточки, как солнечный диск
опускается на Савойю, затем ныряет к Женеве, как краснеет вода и настает
вечер с его запахами гниения, перебивающими изысканные запахи чайного
салона.
Уже в те времена для меня было непереносимо видеть, как вода гасит
тонущее в ней раскаленное солнце. Чем питается день?... Я весь сжимался,
когда мимо проносились скорые поезда, стоя на платформе, угадывал под
складками юбок ноги путешественниц, вокруг которых суетились мужчины в
костюмах из добротной шерсти. Я вдыхал запахи туалетной воды, сигар с
золотой бандеролью, турецких сигарет, подбирал пустые белые коробочки с
золотым полумесяцем, чтобы потом неспешно вдыхать их аромат, глядя, как
гаснут окна отелей, словно стражи обступивших бухту.
- А вы никогда не отправлялись в дальние странствия?
- Я только мечтал о Восточном экспрессе и кожаных сиденьях, источающих
мускусный запах. Смотрел на волосы путешественниц, спускающихся с подножек
голубых вагонов, разгадывая их имена по инициалам, выгравированным на
багаже. Оркестр курзала исполнял Дюпарка, Штрауса, Оффенбаха, на набережной
было вывешено расписание движения пароходов главной навигационной компании.
Кольца дыма, русский заем, Суэц, Эфиопия, пузыри века, лопающиеся под
сводами концертных и бальных залов. Прекрасные путешественницы танцуют танго
на мосту Италии, англичане сваливаются в пропасти, в гротах поблескивают
сталактиты, в склепах зажжены свечи... последние лучи памяти, которой уже не
одолеть слишком крутых склонов.
Самый сладкий воздух Европы был здесь: брильянтин, рисовая пудра,
рахат-лукум кафе "Хоггар", ледяное белое вино в запотевших бокалах, запах