"Жак Шессе. Людоед" - читать интересную книгу автора

разнообразия, позабыл даже истинную цель своего визита. Но скоро он
вспомнил об отце и помрачнел. Он зашел в кафе, где накануне, ровно в тот же
час, после крематория, их семья сидела за поминальной трапезой. Кафе носило
красивое название - "Покой". Официанты не узнали его, но в глубине зала, в
чем-то вроде отдельного кабинета, занятого накануне родными доктора, сидела
теперь другая семья - перед такими же бутылками, такими же чашками чая,
такими же пирожными, и зрелище это на минуту утешило Жана Кальме. Значит,
ничего страшного не происходит, если в этом кафе постоянно разыгрываются
одни и те же сцены, если ни хозяина, ни его персонал не удивляет вид семей
в черном, похожих друг на друга и собирающихся в этом зале три-четыре раза
в день, дабы отметить уход кого-то из близких.
Жан Кальме почти нечеловеческим усилием воли овладел собой. И тотчас
его тело с удовольствием ощутило приятную прохладу сумрачного зала, а дух
воспрянул от сознания одиночества. Слава Богу, отныне доктор являет собой
всего лишь щепотку пепла на дне опечатанной коробки. Номер капсулы Жан
Кальме старательно записал в свой блокнот. Блокнот этот лежал у него во
внутреннем кармане пиджака. Он нащупал его сквозь вельветовую ткань, ощутив
попутно биение сердца. Теперь сердце билось ровно. Все было хорошо.
На улице было невыносимо жарко; солнце палило нещадно. Жан Кальме
раздраженно подумал о вечернем семейном совете. Опять речь зайдет о
докторе. И призрак с широким багровым лицом будет ухмыляться во весь рот,
сидя во главе стола. А пятеро детей благоговейно понизят голос, обсуждая
подробности смерти и наследства. Мать молча пройдет по комнате, исчезнет за
дверью, вернется на цыпочках, с кофейником в руке, и в наступившей тишине
нальет каждому кофе. Подробности смерти... Внезапно Жан Кальме осознал, что
ничего не знает о смерти своего отца. Ему позвонили в гимназию и передали
печальную новость через коллег; услышав ее, он испытал в первую минуту лишь
чувство облегчения, словно выздоровел от тяжкой болезни; ощущение это
помешало ему вообразить последние минуты жизни отца и притупило интерес к
ним позже, в беседе с врачом, который был свидетелем кончины. Ему ничего не
стоило подробно и тактично расспросить этого человека. Но он старался
держаться от него подальше. Один только раз он оказался рядом с ним, это
было во время трапезы в кафе, однако бессвязный разговор не затрагивал
ничего, кроме самых банальных моментов похорон. "Это было ужасно!" -
твердила мать; вот и все, что он услышал от нее по поводу смерти Людоеда, о
последних драматических минутах его жизни; эти банальные слова не содержали
ничего определенного. "Слава Богу, все сошло благополучно, - думал Жан
Кальме. - Да и с чего бы мне переживать, даже зная, как он умирал?! Настал
его черед, вот и все. Значит, существует справедливость". И он утверждался
в этой мысли, радуясь тому, как ровно бьется пульс на его запястье, как
ровно, двенадцать раз в минуту, вздымается грудь, набирая в легкие воздух и
выбрасывая наружу. "А что, если снова сыграть в удушье, как бывало в
детстве? - думал Жан Кальме. - Задержать дыхание и ждать, когда все вокруг
почернеет, перед глазами запляшут темные круги, грудная клетка раздуется,
вот-вот лопнет, а в голове вовсю загудят колокола... " Он мысленно увидел
Лютри, квадратную лужайку в глубине сада. Ему было тогда семь лет, он лежал
на земле, и жесткие стебельки, забравшиеся под тонкую рубашку, щекотали ему
спину. И вдруг ему пришло в голову умереть, по примеру героев и рыцарей из
учебника истории. Он вспомнил о Жанне д'Арк, задыхавшейся в дыму костра, о
смертельно раненном Роланде, что трубил в рог среди скал, хотя его легкие