"Джон Шерилл, Элизабет Шерилл. Брат Андрей: Божий контрабандист " - читать интересную книгу автора

"Например?" - спросил я.
Тиле с отвращением посмотрела на груду окурков, которыми я усеял все
вокруг. "Например, пепельницу, - коротко сказала она. - Ты много куришь,
Анди?"
Я выкуривал до трех пачек в день. "Не знаю", - ответил я.
"Поэтому ты кашляешь. Думаю, тебе это не на пользу".
"У тебя полно планов по моему перевоспитанию, да?" - я совсем не хотел
этого говорить. Почему я все время все порчу? Вдруг я почувствовал, насколько
я далек от всех, даже от Тиле. Она не знала, что можно до крови искусать себе
губы, пытаясь подавить крик от страшной боли в ноге. Она не знала, как я
чувствовал себя, когда женщины в автобусе вставали, чтобы уступить мне место.
В тот день я оставил Тиле, понимая, что сказал ей совсем не то, что хотел.
Только через два месяца я снова услышал о религии, и на этот раз не от
Тиле, а от другой симпатичной девушки.
Было позднее утро ненастного сентябрьского дня 1949 г. Мы сидели на своих
постелях, читали и писали письма после утренних упражнений, когда вошла
медсестра и объявила, что к нам пришел посетитель. Я не обратил на это
никакого внимания, пока не услышал из уст двадцати ребят тихий свист. Я поднял
глаза. В дверях стояла оробевшая и все же польщенная таким вниманием яркая
блондинка.
"Неплохо", - шепнул мой сосед по койке Пир.
"Я не займу много времени, - начала девушка, - я только хочу пригласить
вас всех на сегодняшнее палаточное собрание. Там будет много закусок и
напитков..."
"Какого рода?" - закричал кто-то.
"...Автобус уедет отсюда в семь часов вечера, и я надеюсь, что вы все
придете".
Ребята разразились восторженными, нарочито шумными аплодисментами,
сопровождая их криками "Браво! Браво!", в то время как девушка уходила. Но,
когда наступило семь вечера, мы все стояли в фойе, чисто выбритые, с волосами,
густо намазанными бриалином. Впереди всех стояли мы с Пиром. Мы были веселы не
только потому, что решили провести вечер вне госпиталя, но и потому, что Пиру
удалось сходить в деревню и принести оттуда ответ на вопрос, какие напитки мы
будем пить. К тому времени, когда автобус прибыл на место, бутылка была
наполовину пуста. В палатке мы забрались на задние ряды и допили ее до конца.
Большая часть ребят находила наши выходки смешными. Но люди, которые
проводили собрание, так не думали. Наконец комичный человечек с худым лицом и
глубоко посаженными глазами - такие типы мне никогда не нравились - сошел с
кафедры и объявил, что среди присутствующих есть два человека, которые не в
состоянии себя контролировать.
Затем, закрыв глаза, он начал долгую, страстную молитву о здоровье наших
бессмертных душ. Мы удерживали душивший нас смех до колик в горле. Но когда
наконец торжественно и нараспев он назвал нас своими "братьями, на которых
оказывают влияние чуждые духи", мы уже не могли сдержаться. Мы выли, мы
ревели, мы захлебывались от хохота. Поняв, что далее он молиться не в
состоянии, человечек велел хору петь. Он выбрал песню "Let My People Go"
("Отпусти Мой народ"). Скоро весь приход присоединился к пению припева. "Let
My people go..." Снова и снова эти слова заполняли огромную палатку.
Собрание закончилось, и ветераны столпились у ожидавшего их автобуса. Но
внутри меня по-прежнему звучали слова "Let them gos Let me gos Отпусти их...