"Сергей Шерстюк. Украденная книга " - читать интересную книгу автора

глупостях начала девяностых годов! Голова пухла, сердце стучало, картины
писались. Начиналась отвратительная эпоха, а я прямо-таки заходился от
наслаждения дерьмом - и уютненько было, и счастливо, дома горел свет.
Возвращаясь из мастерской, я смотрел на наши окна - свет горит, чего еще
надо? И какой только чепухой голова не забита - так было уютно. А не горит -
тоскливо, но ничего, сейчас придешь.
Не буду больше писать, потому что не хочу быть ни хоть как-то, ни хоть
каким-то. И, наверное, пора замолчать. Не говорить ничего, ни с кем.
Молчать. Молчать, чтобы хоть что-то осталось.
Страшно сидеть в двадцать третьем августа - а буду сидеть в нем до
конца дней своих, вот что я знаю. Это мое единственное знание.

11 марта
Просыпаться не хочется. Только собрались жить, а жизнь закончилась.
По пейджеру получил сообщение:
"Привет. Идет снег, все деревья в снегу. Все пушистое. Это доброе утро.
Такой же день, такой же вечер. Пусть. Целую тебя
(со слов звонящего). 10:13 АМ 110398".
13 марта, пятница
Леночка, вот я и дома, в который раз рядышком. Настолько во мне все
плавает, что не просто кажется, что ты где-то в доме, - в ванной я даже
позвал тебя помочь мне, - а я это ощущаю всем своим пусть и отравленным
телом.

16 марта, 1.03 ночи
Тихо - и уже привычно тихо - куда-то испаряется жизнь. Зайдешь иногда
на кухню, а чайник выкипел. Как хорошо не отвечать ни на чьи вопросы. Не
звонит телефон. Не нужно покупать холсты и подрамники. Выдвинул днем ящик в
серванте, а там Ленины лекарства, выдвинул другой - нитки, иголки, мотки
шерсти, папка с проспектами Тенерифе. Леночка очень аккуратная - всегда
привозила карты, программки, экскурсионные проспекты, афишки, поздравления.
Все так и лежит.
Я умру - что-то тоже будет лежать, кто-то, дай Бог, будет говорить: это
Сережино. Некоторое время. Потом куда-то расползется, забудется. У меня была
трубка Бердслея - подарил дяде Юре Якутовичу, была нефритовая ручка
Бердяева - подарил не помню кому. Был царскосельский учебник грамматики 1807
года с какими-то надписями - уже не помню чем и про что, - двенадцать лет
назад продал в "Пушкинской лавке ", по-моему, за двадцать рублей. Какая-то
грамота с подписью Екатерины Второй пропала, по-моему, еще на Фестивальной.
Один дневник потерял, другой сперли, третий смыла вода. Если опубликую те,
что остались, - гуманисты проклянут и выкинут из истории искусств. Притом
мне наплевать, кто правит бал и что все катится к концу времен.
Хорошо бы иметь в кармане всегда что-то Ленино, но я в пижаме уже три
месяца. Обязательно надо сказать друзьям, чтобы похоронили меня с ее
Евангелием. Каждому надо подарить что-то свое - именно шерстюковское, - а я
ведь даже не знаю, есть ли у меня такое. Даже чашки любимой нет. Как-то была
с подписью
Раушенберга - Жолобов ее разбил. Впрочем, не жалко. Надо мою старую
верную "Минольту " завещать Гетону. То, что я Лене дарил, почти все увезли
на Сахалин.