"Сергей Шерстюк. Украденная книга " - читать интересную книгу автора

29 ноября, 3.05 ночи
Леночка, я так ничего и не понял, что произошло с моей жизнью.
Про твою я понял: со мной она закончилась. Со мной, который на этой
земле.

1 декабря
Два мира - две Лены Майоровой. Одна - в мастерской, другая - дома.
Сейчас я дома. А три мира - три Леночки. Лена, Леночка,
Ленка, Майорова, Майориха. Иногда, когда ты делала уборку, я называл
тебя Мойдодырова, да нет, чаще это было ласкательно.
Дома - тревожней. В мастерской я знаю, что в конце концов - судьба. А
здесь, - ну вот, к примеру: приехал с Сахалина Вася, сказал, что твой папа
уже ходит, ему сказали, что ты уехала на длительные гастроли за границу.
Ты ведь едва отдохнула на даче, но отдохнула, посмотри на свои
фотографии, и пожертвовала августом на даче, поскольку Таня
Догилева " продала " тебя Трушкину на какую-то " репризу ", которую
непременно надо репетировать в августе. Начинаются репетиции, всем все
нравится, но... по телефончику из МХАТа диктуют телеграмму о том, что папу с
мая разбил паралич, и вообще хана, ты не можешь дозвониться ни до кого на
Сахалине - стресс, депрессия, улет, ты катаешься по полу, выпиваешь;
Шиманская и Догилева плюс эта гостья из Минска ничего не могут
поделать, не ходишь на репетиции, а когда приходишь, Трушкин воспитывает,
как бы временно отстраняет от репетиций, ты обманываешь меня, когда я звоню
по телефону с дачи, что все хорошо; наконец-то я приезжаю (тоже мудак, долго
тебя не мог раскусить), в доме чистота, ты в полном порядке, но подавлена, я
говорю: звони соседке, ты звонишь, она что-то ужасное рассказывает; я: пусть
маму позовет; она зовет мать, которая говорит, что отца через два дня
выписывают. Все. Ты улыбаешься, говоришь; вот приехал муж, и все встало на
свои места. И рассказываешь, что с тобой творилось, но все-все позади. Эта
ваша соседка, говорю я, " Санты-Барбары " насмотрелась и, зная, что ты
нервная, представила: вот отправлю телеграмму,
Майорова-актриса сюда приедет и устроит "Санту-Барбару " в натуре. Ты
смеешься, я смеюсь (мудак) и верю, что все-все позади. И вот что я себе
говорю три месяца (это я себе дома говорю, не в мастерской): в августе тебе
не надо было быть в
Москве. На даче ты была спокойна и часто-часто счастлива. О, счастье:
грибы и велосипед, ужин за твоим красным столом, наши потрепанные, старые
карты для непременного " козла " (с кем я еще буду играть в " козла " так?).
А как нас в грозу чуть не убила молния, с каким визгом мы мчались на
велосипедах в непроглядной воде, переодевались, сушились, валялись на нашей
кровати, читали, обнимались, выползали в мокрый сад, уходили в резиновых
сапогах в лес - грибы, грибы. Я могу вспомнить и дурное: как Дуся поймала
птичку и садистски мучила, пока ты не вырвала ее, еще живую, и мы не знали,
что с ней делать, как лечить, и я, взяв ее в ладошку, под дождем отнес в лес
и долго-долго (и тревожно-тревожно) искал дупло или пень, чтобы дождь не
мочил и кто-то не сожрал, и нашел-таки пень, и посадил ее в щель, и пошел
домой, и нашел вдруг совсем подходящий, как домик, пень, и полчаса, не
меньше, искал предыдущий пень, и нашел его, и взял птичку в ладошку (а вот
не помню породу, щегол, что ли?), а потом искал домик-пень, нашел, завалил
вход листвой, потом нашел в куртке семечки, положил их рядом, и опять