"Галина Щербакова. Год Алены " - читать интересную книгу автора

Куни был тогда перманент, зачесанный набок, три заколки строго параллельно
держали выложенные волной волосы. Куня была румяна, упитанна, безброва, что
было хорошо, потому что бровям полагалось место повыше, что и создавалось
при помощи хорошо послюнявленного черного карандаша. Маленькая выпуклая
родинка на щеке тоже окрашивалась этим же карандашом. И такая вот
русоголовая молодая женщина, помеченная жирно и четко, соответствовала
представлению о прекрасном. Не надо забывать и о губах сердечком, которые
Куня вырисовывала на больших полных губах, стыдясь несовершенства своей
природы. Она совсем недавно вышла замуж за летчика Петю, и у них была
крохотная комнатка на Смоленской набережной. У Куни еще длинные красивые
ноги, что хорошо для легкой атлетики. И вообще, она не Куня, а Ксения.
Летчик Петя погиб в июне сорок первого. В сорок седьмом Куня вышла
замуж за вдовца, а в сорок восьмом нашлась семья ее второго мужа - жена,
дети, мать, - и он, хороший человек, вернулся к ним. Куня продала свое новое
драповое пальто с чернобуркой, накупила для его семьи всего: крупы,
консервов, масла, одежек для детей. Такая его провожала веселая, будто он к
ней ехал, а не от нее уезжал.
Сразу после этого она приехала к родным. Показывала фотографии "его
семьи" и рассказывала, как продавала пальто, как договорилась об одной цене,
а из рукава вдруг вылетела моль и из-за этой моли цену пришлось снизить.
Нинина бабушка качала головой, а потом купила Куне плюшевую жакетку, а Рая
отдала ей толстую суконную юбку, сшитую из офицерской шинели. Куня уезжала
от них хорошо по тем временам одетой и отдохнувшей.
- Кончишь школу, приедешь ко мне, - сказала Куня Нине. - Будем жить
вместе.
- Замуж выходи, - говорила Нинина мама. - Тридцать лет - самая жизнь...
Все еще впереди...
Обе они казались Нине пожилыми женщинами, у которых впереди ничего уже
быть не могло. Это у нее все впереди.
Куня могла выйти замуж, когда Нина еще училась в университете. Куня
сшила себе платье из модного тогда вишневого панбархата на шифоне. Шила она
его суетливо, без радости. И Нине почему-то было за нее стыдно. Она тогда
считала, что выходить замуж в Кунином старом возрасте неестественно. Она уже
привыкла к Куне, которая давно отказалась от перманента и делала из волос
валик. И губы красила чуть-чуть, и брови "носила" свои. Редкие такие, рыжие
брови. А тут вишневый панбархат. Из какой-то другой жизни. И пергидроль,
превративший Куню сразу в чужую женщину. Точила старый "бровный" карандаш, а
он ломался, точила, а он ломался... И Нине это почему-то было приятно.
Грифель - не дурак, понимал, для какого зряшного дела найден.
"Замуж" не получилось. Однажды Куне пришло письмо. Каждая фраза в нем
была чеканно-победитовая. Почерк красивый, с нижними росчерками. Куня прочла
и тупо протянула его Нине.
- Объясни ему, что это неправда! - закричала Нина. - Объясни!
Объяснять было что. Нина знала историю прадеда. Шалопутный прадедушка
действительно бузил тогда, в двадцать девятом. Он только-только купил очень
молочную корову, хорошего конька, денежные у него пошли годы. Приобрел для
фасона старенькую пролетку, ручкался с теми, кто побогаче. А тут такие
перемены. "Нет за голью ума" - так всем говорил. Языком и нажил себе
неприятности. Осталась за ним в народе кличка Федор-пролетка, а чьи-то
протоколы выдолбили слово пострашнее - "подкулачник". Время все выправило,